Автор повести: Виталий Горчаков
В 1906 году в селе Якимец Якимецкой волости Раненбургского уезда, в трех верстах от ж.д. станции Раненбург (ныне ст. Александро-Невская), найден клад с серебряными монетами в количестве 50-60 штук. В глиняном горшке кроме монет находился браслет из катанного серебра с остатками крашеной холстины. (Судьба клада неизвестна).
…Степь и лес, как день и ночь, в извечной борьбе. Ночь холодит и несет тьму. День греет и разгоняет мрак. Лес наступает на степь. Хоть тихой поступью, едва-едва, но теснит степь. Степь занимает лес, когда лесной пожар готовит лоно для трав.
В постоянной борьбе лесовики со степняками. Лесовики — люд работный. Они жито растят, животных всяких вскармливают, мед добывают бортничеством и до ремесел охочи.
Степняки же к другому привычны. Потому у них нет благ, деланных лесовиками, вот и захватывают эти блага насильно.
В свою очередь лесовики в долгу не остаются, отбивают свое да еще и чужое — стада и табуны степняков — прихватывают.
…Отряд русичей затаился в мелколесье. Глебко же, старший отряда, залег на холме в дозоре. Всматривается в степные дали, близкие пади и овражные откосы: не пасутся ли там табуны половцев, не видно ли их кочевья на колесах?
Вот уже третий день крадется отряд в глубь степи. Ищут вежи половцев. Признаки кочевья налицо: примятые копытами лошадей, колесами кибиток травы. Везде ворошки подсохшего конского помета, но где же косяки лошадей и кочующие кибитки? Знать, откочевали в глубь степи. Так всегда. Совершат внезапный набег, по-волчьи разбой в селениях русичей учинят и — тягу в степь.
Плохо ныне Глебке. Не лучше и его отряду. Угнали в полон их родных. Мужчин в селище было совсем ничего. Разбрелись — кто лес под полоску выжигал, кто загонной охотой промышлял. Подкараулили степняки. Спешно нахватали узлы со скарбом, через седла бросили приглядных баб и девок и айда восвояси.
Вот так и овдовел при живой жене Глебко. Да еще малышка-отъемыш ревет по матери. Где искать Святозару? Как ее вызволить из кочевья, кишмя кишащего степняками? Потому и крались невидимками. Минули дальние дозоры половцев. А там, у самого становища, наверняка в засаде их ближние дозоры. Не нарваться бы! Не худо было бы перехитрить их и поохотиться за дозорными. Но главная цель отряда русичей — охотиться за одиночками, отдалившимися от становища.
Отловить хотя бы с десяток половцев и их — в обмен на родичей: баш на баш. Человека на человека.
Из раздумья вывело какое-то быстрое движение. К холму на широких махах бежала матерая волчица. В зубах тушканчик. Низко оттянутые соски цеплялись за траву. Щенная. Волчица, едва взглянув на человека, скрылась в траве. Заметила, зверюга,— досадовал Глебко.— Заметят и враги».
Ночью без звука, без говора опять двинулись в глубь степи. Как только блеснуло озеро — залегли в высокой траве. Авось на водопой кто-то придет! Глебко в дозоре залег на взгорке. Одежда и шапка утыкана и увешана травой.
Сонная степь пробуждалась не сразу. Неугомонные перепела, бодрствующие и ночью, из разных мест били звонко, неистово. Рассвет уже не крался: солнце, скинув с земли серую завесу, высветило раздолье Великой Степи. Степь уже пережила буйство красок, и высыпка белых ромашек, дружно глазеющих на солнце, напоминала об отговорившей весне. Но в кажущемся унылом степном однообразии пожухлой травы вперемешку с прошлогодними сухими былинками вовсю кипела жизнь.
Заливчато оповещая начало дня, полез ввысь жаворонок. Степь наполнилась голосами птиц. Усевшаяся на пригнувшийся сухостой беспокойно зачирикала трясогузка. Вздрагивая тонким длинным хвостиком, чвикала настырно, тревожно. Она суетливо перелетала с былки на былку, кружилась над кем-то, и словно браня, чвикала, чвикала. Знать, гнездо ее тут где-то. Совсем рядом закачались ромашки. Из травы вылезла куропатка, за ней ручейком семенил выводок крохотных цыплят-пуховичков. Старка, чуть слышно квохтая, вела детвору к озеру. И вдруг встала, вытянув шею, то одним оком-блестяшкой, то другим рассматривала: «Что это такое — живое, непонятное, глазастое?»
Глебко, любопытно уставясь на эту милую семейку, старался не моргнуть. Моргнул. Старка-мать, тревожно квохнув, с звонким фырканьем крыльев взлетела и тут же, словно подбитая, упала в траву рядом. «Иди, бери руками, я беспомощная!» Но Глебко узнал уловку: «Отводит от детенышей!» Серые крохи замерли, слились с травой. Попробуй различи этих пуховичков среди прошлогодней подстилки! Но Глебко все же разглядел затаившегося птенца. Засунув голову в траву, он неподвижно застыл. Старка по своему птичьему понятию сообразила, что опасность невелика и призывно квохнула. Тут же пуховички тронулись на зов, протискиваясь в густых зарослях. Видно было, как по их ходу чуть колыхались стебельки. Птенчик, которого разглядел Глебко, запутался в траве. Он дергался, рвался вперед, помогая себе крылышками, при этом взбивая пыльную прель прошлогодней травы. Но тщетны усилия. Тогда он, прося помощи, запекал, как заплакал. Старка-мать кружилась над ним, квохтала и, пренебрегая опасностью, села к попавшему в ловушку детенышу. «Знать сила любви сильнее страха». Но помочь детенышу не смогла. Тогда Глебко освободил птенчика из плена.
В руках куропатенок не бился, но слышно было, как часто ударяется о ладонь его чуточное сердечко. Старка заквохтала по-особому, словно выпрашивая своего выкормыша. Глебко для полного птичьего счастья отпустил беспомощного детеныша: как тот сейчас напоминал его сынишку! Зло крикнул Карп: «Очумел что-ль! Дозору половецкому на погляд выставился?!» Глебко тут же лег. Оглядел степь. Ни всадников, ни табунов, ни кибиток. Даль покоилась в унылом однообразии. Но тут же насторожился. На взгорке — столбик, вроде бы человек стоит. На другом взгорке тоже столбик. Осмотрел степь. Еще и еще человечки. Дозорные?
Вот и разгадка: это из нор вылезли желтобурые зверьки и, сделав стойку, застыли и в огляде. Сурки! Один из ближних сурков повертел плоской головой, осмотрелся — не видать ли врагов — степных беркутов? Успокоенно почистил лапками брюшко, коротко свистнул. Тут же из сурчины юрко вылезли сурчата и кинулись на свежую зелень. Глебко, зная любопытство зверей, захотел поиграть. Высунул из травы кулак, из пальцев сделал рога и зашевелил ими. Взрослый сурок тут же перестал жевать, с набитым ртом недвижно застыл, уставившись на непонятного зверя. Забавляясь, Глебко опускал кулак. Сурок быстро-быстро стал дожевывать свою траву. Над головой, шелестя крыльями, тяжело пролетела стая дроф. Сурок тревожно свистнул, и все семейство, мелькнув отопыренными куцыми хвостиками, скрылось в сурчине.
Но ненадолго: выставив удивленную мордочку, сурок опять стал разглядывать «рога». И это любопытство зверька погубило. На него с неба камнем упал степной беркут. Закогтив морду и спину сурка, отлетел в сторону и на ближнем взгорке стал рвать добычу. Глебко подогревало желание подбить стрелой орлана, не для мяса — мясо орла жесткое — для перьев. Маховые перья — лучшее оперенье для стрелы. Это желание заглушило мысль о вкусном мясе. О дрофином мясе. Стая дроф паслась где-то поблизости. Глебко вгляделся в степь. Дымка зависла над дальними увалами. Солнце припекало. Все тише голоса птиц. Над поникшими травами ходила текучая дрожь.
Глебко позвал из укрытия Карпа. Рассказал ему, как вести загонную охоту на дроф и где скрыть стрелков. Кормежка больших птиц продолжалась. Птицы насторожились, увидев загонщиков, и не спеша пошли прочь от опасности. Но вскоре стадо из семи птиц все ближе приближалось к засаде. Заметив своего извечного врага — степного беркута, побежали. В разбеге подмахивали себе крыльями так, что оборванная трава летела в разные стороны. Подобрав голенастые ноги, они уж оторвались от земли, чуть не зацепив стрелков. Зазвенели тетивы. Слышно, как глухо ударялись стрелы в тела больших птиц.
В пылу охоты стрелки не сразу заметили, как на них мчалась странная лошадь. Глебко заорал: «Ложись!» Так и есть странная. И на дикую степную лошадь — тарпана — непохожа. Вытянутая горбоносая морда, длинные ноги Размашистая иноходь. Да это же лось! Зверь мчался напролом. Ошалело. Кто так растревожил обычно осторожного лося? Волки или охотники-половцы? Пригляделись.
В мякоти ноги торчала стрела. Теперь отряд был начеку: где-то поблизости степняки. Придирчиво рассматривая все подозрительные места, где могли укрыться от человеческого взора половцы. В версте заметили увал. Почти рядом блестела полоска озера. За ним чубчиком среди травяного простора темнел перелесок. Чутьем повидавшего виды воина Глебко определил: «Там вражий дозор!»
Глубокой ночью, когда дрема осиливает даже вельми бдящих, подкрались к озеру. Непотревоженные ондатры резвились в воде. В предрассветной тишине изредка слышалось далекое ржание лошадей. Вблизи ничто не выдавало присутствия людей. Но Глебо знал — вражий дозор совсем рядом.
На кормежку к озеру спустилась белая цапля. Она деловито вышагивала на своих ходулях и нет-нет делала выпад, задирала голову вверх и дерганьем шеи помогала себе заглатывать лягушек или рыбу. Вдруг цапля уставилась вверх и клюв, как копье, нацелила на падающего сверху с выпущенными когтями коршуна. Коршун завис в воздухе над головой цапли, нацеливаясь поразить жертву. В извечную драму жизни — сильный задирает слабого — вмешалась большая сила. Невесть откуда прилетевшая стрела сбила коршуна к ногам цапли. Наконец-то дозор выявил себя! Шло время, но добычу никто не брал. Глебко терялся в догадках: «Может, здесь затевается облавная охота? Тогда им не сдобровать. Чу!»
Из коряжистого кустарника поднялся с луком в руках половец. Осмотрелся. Свистнул. Из-за озера послышалось ответное ржание коня. И вот на рысях к половцу подбежала лошадь. Вскинувшись в седло, половец не спеша спускался к воде. Показались еще трое верховых. Тем временем половец подобрал из воды убитого им коршуна. Повертел в руках, показал подъехавшим товарищам вылезший из бока птицы наконечник стрелы: вот, мол, как удачно стрельнул! Конь под ним тихим ржанием просил повода, тянулся к воде. Пока лошадь с шумом глотала воду, верховой внимательно что-то разглядывал в воде. Не долго думая, он пустил рысью коня по неглубокой, в полколенье, воде. К нему присоединились товарищи. Глебко догадался: «Баламутят воду. Знать, дно илистое. Станет вода грязно-мутной — из воды покажутся спинки карасей. Тогда нужно…» Что тогда нужно делать, у Глебки решение созрело мгновенно.
