Щигровский клад

Щигровский клад

Тайна третья

Слух ужасом метался по селищу:

— Татарский баскак с отрядом в Щигрово карать скачет!

Старшина общины Варфоломей зло сплюнул:

— Выколачивать неуплату дани татары умеют!

С умыслом не платил дань Варфоломей баскаку, хоть и собрал сполна. Князь Рязанский повелел ловчить с уплатой: «На рожон не лезь, казаться быть послушным и ни в коем разе не лизать зад». Но сильна и коварна Золотая Орда. Хоть и в усобной резне погрязла, а все еще грозит вновь пожечь города рязанские, коль дань не уплатят. Кибитки стали станом у курной избы Варфоломея. Не обнажая оружия, знак мирного настроя, мурза сразу же потребовал — уплатить дань за два года, а чтоб старейшина не артачился, сразу же его припугнул:

— Не уплатишь дань, заберу в полон красных девок!

Варфоломей тянул с ответом. Думал, как ловчее схитрить.

— Леса ныне оскудели. Соболь ушел, потому белки мало.

Белки мало, потому орехов мало. Орехов мало — потому неурожай.

— Это когда неурожай? Этим летом?

— Да, этим.

— Прошлое лето орех был, белки были, соболь был, где дань?

Тихая, вкрадчивая речь мурзы вдруг окрепла, перешла на крик.

— Эй, нукеры! Собрать в избу всех красных девок. Варфоломей с неприязнью рассматривал мурзу. «Совсем не богатырь и даже не воин средней руки. А так себе, замухрышка. Тощой. Соплей перешибешь, а орет громогласно».

Всех красивых селянок забрали ордынцы. Мурза, чтоб не видеть слез, тут же повелел запереть их в чулан. У мурзы вид победителя. Нос в задире.

— Не уплатишь дань хану — продам девок в туречину. Там за русских красоток золотом платят.

Варфоломей нехотя поднялся:

— Вклады те копили про черный день: на мор скота, недород аль на пожар-лизун.

Взял мешочек, отсчитал серебряные гривны. Мурза посмотрел на палочки-засечки.

— Мало. Дань не сполна.

Варфоломей вновь отправился к божнице, на сей раз выложил берестяные свитки.

— Тут долговые записи. В них долг соболями. Мурза развернул одну, посмотрел на криво нацарапанные на бересте слова, сунул Варфоломею.

— На, читай!

Варфоломей по складам читал: «Я, Харлам, сын Дегтяря, отловлю за соль соболя, натру ржаной квашней, высушу, цринесу тогда».

Мурза пересчитал долговые грамотки:

— Ладно. Долг перейдет на другой заезд. Выпустить девок из чулана.

Мурза от удовольствия почесывал живот, залюбовался красавицами-селянками. Положив глаз на черноглазую, чуть раскосую смуглянку с длинной, до пят, косой ткнул нагайкой в ее сторону:

— Как звать?

— Хазарка, — ответил за девушку Варфоломей.

— Похожа на хазарку. По всему видать степных кровей дивчина.

— Так и есть, — подтвердил Варфоломей, — ее пра-пра- прабабушку увели в полон хазары. В походной кибитке ее вез хазарский хан. Не довез до Итиля. Побил его войско киевский Святослав. Полон освободили. Теперь в роду по- лонянки как только родится раскосая да смуглая, ей и прозвище — «Хазарка».

Мурза обдумывал что-то, тихо щурился. Потом опять ткнул нагайкой в сторону Хазарки.

— На постой иду к ней.

Держа за руку Хазарку, остановился у порога.

— И чтоб мужики не полошились. Разом лизун слизнет избы. Так-то!

В избе, на глинобитной печи, два телохранителя разожгли костер. Через дымовую дыру в крыше струя дыма потянулась вверх. Пока готовился шулюй, телохранители разложили на овчине вареную конину, сухой хурут. Медные кружки наполнили бузой. Телохранитель, что постарше, в хлевине успел открутить голову гусю и, ощипав его, поджаривал на вертеле. Вдруг через дыру дымохода в костер упал увесистый камень. Сноп искр. Тлеющие угольки брызнули во все стороны.

Мурза цапнул рукой за кинжал. Телохранители схватились за сабли: Хазарка смекнула, кто бросил камень. Так из избы вызывал ее возлюбленный Миронка.

Она тут же нашлась, как успокоить переполошившихся татар:

— Это хозяин шалит.

— У тебя есть хозяин? Ты хозяйка?

Хазарка успокаивающе улыбнулась. Как построят новую избу или дом, сразу туда вселяется домовой. Охранитель дома. Хозяин.

— Где хозяин? Позвать его.

— Его никто не видит. Он невидим. Это нечистая сила, но сила добрая.

— Как же добрая. Камнями бросается, — недовольно ворчал мурза, сбивая с бороды щелчком тлеющий уголек.

— Это он без вреда Играет. Когда песни за окном вместе с вьюгой поет. Когда спрячет пряслице или иглу костяную, или там кочетыг засунет куда. Ищут, ищут, пока жильцы Дома не запросят у домового: «Хозяин — шут, хозяин — шут. Пошути и отдай».

Мурза крепко засомневался. «Нет, совсем не добрый домовой. Злой он. Опалил мне бороду».

— Сердится он, — объяснила Хазарка. — Ты пьешь бузу, а его не угощаешь!

Пить бузу просит? Это можно исправить. Буза домовику слаба. Хмельной мед сюда!

Телохранители из кибитки приволокли жбан русского меда. Мурза налил полную кружку меда и выплеснул его в угол избы.

Пей, домовик, и пой нам тянучую песню. Пейте и вы мед. У нас сегодня той. Большой той. Дань наша. Красна девка наша. Ай, хороша девка. Ай, хороша,— продолжал восторгаться мурза, даже прищелкнул пальцами. Спать вместе будем. Ой, как вместе!

Хазарка довольна — хитрость удалась, продолжает хитрить. Потупилась. Тихо проговорила:

Во двор хочу,— еще больше смутилась.— До ветру.

Мурза помахал пальцем перед ее носом, пьяно оскалился:

— Ишь, ловкая! На двор, а там хвать в лес. До ветру пойдешь с нукером!

Подумал, добавил:

Не ладно так. Девку арканом привяжи за ногу. Да затяни покрепче походным узлом. А уж потом отпусти аркан на длину двух, нет трех, лошадей.

Во дворе тихо. Только под навесом звучно хруптят овсом лошади.

«А где же Миронка? Только б нашел меня!» Только подумала, а Миронка уже ее за руку тянет. Хазарка шепнула:

— Я привязана.

Миронка махнул ножом раз, другой, перехватил отрезанный аркан и привязал его за хвост лошади.

Перевели дух только тогда, когда завиднелась у леса ендова, похожая на ковш под хмельной мед. Присели на край обрыва, вода реки чуть-чуть касалась их. Они не замечали, как промокли их обутки. Сидели молча, тесно прижавшись друг к другу, вместе переживали страхи неизвестности завтрашнего дня.

Миронка недвижно замер, напрягся весь, обдумывал что-то, затем решительно засобирался. Подтянул ремешки на обутках, наточил нож. Пробурчал себе под нос: «Легонек для дела. Забегу за рогатиной!» Затем сунул Хазарке дубину:

Охрана твоя! Жди тут. Вернусь — быть венцу,— и скользнул в лес.

Неслышной кошкой Миронка крался к хазаркиной избе. Обогнул кибитки. Тихо. За привязью бессбруйных лошадей, сидя на приступах избы, клевал носом страж. Меж ног зажата сулица. Страж нет-нет поднимал голову, настораживался, улавливая подозрительные шорохи в ночи, голова опять нехотя валилась книзу.

Миронка всунул в кулак свинчатку, так увесистей удар, дождался, когда начинался очередной поклев, широко прыгнул и разом оглушил стража. И уж вялого, обесчувственного степняка оттащил в сторону, к стогу сена. Связал. Засунул в рот ветошь и только потом тихо отворил дверь в избу. В темноте услышал, как сопят во сне на полу телохранители, как южит носом мурза на глиняной лавке. Под головой седло. Знал Миронка, где курсак с общинной казной. Там, под седлом. Рогатина на изготовке. Коль кто-то всполошится и… пикнуть не успеет.

Вместе с кожаным курсаком вытащил и второй, более тяжелый. Но подержав,сунул его обратно. Озлобятся пуще. Худа не миновать селянам. А худо нагрянуло утром. Обнаружив пропажу, мурза рвал и метал. Отхлестал нагайкой оклемавшегося стража. Тот даже лицо руками не закрывал. Выместив первую вспышку злобы, мурза задумался над вторым злом. И придумал палач с виду безобидную казнь.

Всех баб, у кого есть грудные дети, силком собрали в избу старейшины и заперли в чулан. Детей оставили мужьям. Дети плачем изводятся. Бабы слезьми умываются. Время кормить мальцов, груди-то молоком расперло. Мужики звереют, вот-вот за дубины возьмутся.

А мурза сидит себе на скрещенных ногах, живот почесывает.

— Выпущу баб, как только вора приведете. Пусть отдаст мое. А не то в полон баб угоню.

…Солнце еще путалось в кудрях берез, а уж сосед Миронки тут как тут. Бледный. В слезах. Рассказал, как мужики рогатины готовят, тетивы крепче ладят. Вот-вот бойня начнется. Татар много. Полягут наши. Избы пожгут. Женщин в полон угонят. Так уж бывало. Встал во весь рост Миронка. На лице решимость.

Притянул к себе Хазарку, нежно погладил по голове. Только сказал:

— Авось свидимся. И венец вместе оденем.И ушел на выручку селян. Даже рогатины не взял.

Хазарка вслед:

— Пошто казну на возврат не взял?!

Обернулся Миронка. Поднял кулак:

— Казне быть селянской. А татарву обхитрим.

…Радость мурзы тут же сползла с лица, как только узнал:

Мирон пришел без казны.

Оцените статью
Мои заметки
Добавить комментарий