Рязанская земля была для князя Меншикова местом отдохновения и радостей, горя и унижения. В 1702 г. Петр I подарил своему любимцу село Слободское бывшей Рязанской губернии, в стороне от которого на огромном холме Меншиков построил крепость Ораниенбург — голландской системы с пятью бастионами и тремя воротами: Московскими, Воронежскими и Шлиссельбургскими. Внизу, около бастионов, вскоре разлилось большое озеро, образованное из двух рек — Ягодной и Становой, протекавших под крепостью и запруженных плотинами. Царь при проезде .в Воронеж на корабельные верфи обычно останавливался в замке Меншикова, и потому последний не жалел средств на украшение своей «мызы».
В пору своего могущества Александр Данилович имел много имений в разных краях Российской империи, были у него и приморские дачи, но самым милым сердцу оставался все тот же Ораниенбург, или Раненбург, как его стали называть.
Обычно в погожие летние дни Меншиков с семьей в сопровождении блестящей свиты выезжал из каменной столицы в раздолье рязанских полей и лугов, мимо соломенных крыш, овчин и лаптей, с громом и пылью в свой Раненбург.
По проселочным дорогам, охраняемые конными гвардейцами, несколько дней колыхались украшенные гербами кареты и коляски, за которыми длинной вереницей тянулись повозки и фургоны.
Семью Меншикова окружало больше сотни солдат и офицеров почетного караула в треугольных шляпах, с пистолетами, ружьями и палашами. Не меньше было и прислуги в ливреях и разноцветной одежде — пажей, лакеев, певчих, поваров, конюхов, истопников, кузнецов, шорников, портных, гребцов.
Приехав в крепость, Меншиков, величественный, в парике, выходил из обшитой красной материей кареты, и перед ним распахивались обтянутые красным сукном двери большого, с роскошью отделанного дома. Он любил этот тревожный, горячий и торжественный красный цвет.
В своем кабинете светлейший князь диктовал (читать и писать он не умел, мог только расписываться) указы управляющим своих имений о присылке в крепость всяких припасов. К указанному сроку в сторону крепости, скрипя, приближались подводы с хлебом, мясом, рыбой и всякой иной снедью.
При виде гуляющих по аллеям парка красивых дам в дорогих, раздутых пузырями платьях мужики раскрывали рты от изумления, а при встречах с офицерами, особенно с князем, робели и пятились, как от напасти.
Когда же устраивались иллюминации и палили пушки, жители, старые и малые, выходили из домов.
— Как бары-то веселятся, ух ты! — произносил кто-нибудь из толпы, задирая косматую голову в сторону разноцветных огней.
Но наступал день, когда все срывалось с места и скрывалось в тучах пыли. Крестьяне облегченно вздыхали и провожали далеко не добрыми взглядами слишком обременительных гостей.
После смерти Петра I Меншиков одним из первых способствовал возведению на престол Екатерины I и сделался фактическим правителем государства. Со смертью Екатерины I и воцарением малолетнего Петра II (сына казненного царевича Алексея) власть Меншикова еще более усилилась.
Являясь опекуном двенадцатилетнего царя, он перевез его в свой дворец и даже заставил обручиться со своей шестнадцатилетней дочерью Марией.
Неграмотный светлейший князь, он же генералиссимус, обладал большим природным умом и удивлявшей современников трудоспособностью.
«Управление его было хорошо, — писал о нем один из историков прошлого,— а паче попечение его о воспитании и научении молодого государя: часы были установлены для наук, для слушания дел, для разговоров и обласкания первосановников государства и, наконец, часы для веселия».
Но, ослепленный властью, он делал и ошибки, множившие число его врагов. Нередко Меншиков отбирал передаваемые царю деньги, говоря: «Государь слишком молод и не знает, как употреблять деньги», между тем сам, не встречая препятствий, пользовался государственной казной, как собственной.
Если когда-то Петр I частенько наказывал Меншикова за казнокрадство — отдавал под суд, штрафовал, даже бил палкой, то теперь такого человека рядом не было. Неугодных Меншикову царедворцев он своею властью предавал пытке, ссылал в Сибирь и Соловки. Но не дремала и ненавидевшая его родовая знать, желающая подчинить царя своему влиянию. Составился заговор, о котором Меншиков не догадывался.
В середине августа 1727 г. Александр Данилович почувствовал недомогание и отправился с семьей в свое любимое рязанское имение поправить здоровье. С приездом в Раненбург опять все закружилось, зашумело. Обеды, танцы, прогулки по парку, катание на лодках, ястребиная охота — вот когда наступало то душевное умиротворение, которого так не хватало в столичной жизни.
Стареющий Александр Данилович любовался своей женой, которая верхом на резвом скакуне уносилась в просторы полей вместе с приближенными кавалерами и дамами и возвращалась радостная, помолодевшая. Благонравные и воспитанные дети — две дочери и сын — вызывали в нем чувство отцовской гордости, особенно старшая дочь, невеста царя. Но с тех пор как ее обручили с императором, она сделалась молчаливой и печальной. Отец спрашивал:
— Что с тобой, Мария? Не пристало невесте государя предаваться печали.
Он знал, что она продолжала любить другого, с которым волею судьбы пришлось ее разлучить.
— Я спокойна, батюшка,— отвечала она, но большие голубые глаза ее, он видел, заволакивались слезами.
За этой бедой надвигались другие беды.
Только что прибывший из Петербурга приближенный Меншикова докладывал своему повелителю:
— Противник наш, князь Иван Алексеевич Долгорукий, другом и наперсником государя учинился. Он сам и родственники его возвышены и правят по изволению Петра Алексеевича всеми делами империи. Все твердое и полезное отгоняется от двора, а псовая государева охота всех важных упражнений место заняла.
— Что обо мне там слышно?
— Говорить, как есть?
— Говори.
— Весь Верховный тайный совет против Вашей светлости восстановился. Остерман заодно с Долгорукими. Главным виновником гибели царевича Алексея выставляют, в расхищении казны обвиняют.
30 августа Меншиков с тревожным чувством выехал в столицу. К его приезду царь оставил дворец своего опекуна и выехал в Петергоф. Тщетно просил Менщиков милости видеть царя. В этом было отказано.
Тучи над ним сгущались.
8 сентября 1727 г. к Меншикову прибыл генерал-лейтенант Семен Салтыков.
— Сим объявляю указ его императорского величества, — начал он, и при этих словах Меншиков побледнел, а когда услышал об аресте — впал в обморочное состояние.
Ему пустили кровь. Он пришел в себя. В глазах его появились твердость и решимость. В дальнейшем ни стонов, ни жалоб, ни ропота никто от него не слыхал.
«Я готов ко всему», — говорил он и успокаивал свою семью. Но жена его, Дарья Михайловна, была в отчаянии. Она добилась встречи с царем и упала ему в ноги:
— Ваше величество, помилуйте, пощадите…— твердила она, но двенадцатилетний император, высокий, с пасмурным взглядом, был непреклонен.
Приближенные царя, к которым она обратилась за помощью, не пожелали слушать, отвернулись. По царскому указу Меншикова лишили орденов и дворянства, у невесты отобрали экипажи и прислугу. Ему была определена ссылка с семейством в Раненбург.
Выехали, как и прежде, большим обозом: четыре кареты и 42 повозки в сопровождении военной команды, возглавляемой капитаном Пырским.
В пути следования, как коршуны, налетали курьеры и по приказанию царя и распоряжению Верховного тайного совета точно рвали и ощипывали Меншикова. Отобрали у невесты обручальный перстень, полученный от императора, разоружили служителей Меншикова, наконец, потребовали усиления строгости к арестованным.
С дороги свояченица Меншикова Варвара Арсеньева писала письмо в Петербург, умоляя о смягчении участи ссыльных, но в ответ на это по решению Верховного тайного совета сама была арестована и отправлена в монастырь. Вторая свояченица Меншикова за подкуп духовника царицы Евдокии Федоровны с целью облегчения участи своей сестры была брошена в застенок, где ее пугали пыткой, монаха же вздернули на дыбу и дали тринадцать ударов плетью. Попробовал противиться строгостям капитана Пырского дворецкий Меншикова Тихон Радионов и тоже попал под арест. Такой же участи подвергся приказчик Меншикова, подозревавшийся в сговоре со своим опальным князем.
Ехали не спеша, почти месяц, водой и сушей. От Москвы следовали через Коломну, Зарайск и Скопин.
3 ноября 1727 г. потрепанным, но еще богатым обозом прибыли в Раненбург, где Меншиков с семейством был помещен в собственном доме под строгим караулом. Крепость запиралась с вечерней зарей и отпиралась с утренней. При комнатах Меншикова с супругой и его детьми были поставлены часовые. Александра Даниловича никуда не выпускали, кроме как в церковь, которая находилась в слободе, а не в крепости, при этом Пырский сам сопровождал его с шестью солдатами, против же церкви выставлял караул из 40 человек. А с декабря и эти выезды прекратились: в крепость была доставлена полотняная церковь.
Меншиков не терял надежды вернуться ко двору, но поступил весьма опрометчиво, подписав поданный ему паспорт одному из своих берейторов, где был указан полный его витиеватый и высокопарный титул:
«Мы, Александр Меншиков, Римского и Российского государств князь и герцог Ижерский, наследный господин Аранибурха и иных его царского Величества всероссийского первый действительный тайный советник, командующий генералиссимус войск и генерал-губернатор губерний Санкт-Петербургской и многих провинцей его царского Величества, кавалер святого Андрея и Слона и Белого и Черного орлов, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем сим…»
Паспорт этот был заверен княжеской печатью и впоследствии послужил одним из пунктов обвинения Меншикова: как он осмелился подписываться и титуловаться князем, будучи лишенным княжеского достоинства и чинов?
Меншиков как будто не замечал скакавших к Пырскому нарочных, отбиравших у его детей ордена, лошадей и экипажи и удалявших из крепости всех княжеских солдат. Зато нависшую над ним угрозу хорошо поняли его приближенные. Лекарь, священник и служители Меншикова начали проситься в отпуск. Уходили, кто куда мог, под разными предлогами. Меншиков, не чиня препятствий, подписывал отпускные.
С арестом Меншикова в Верховный совет посыпались жалобы и денежные претензии к нему от частных лиц. Для разбора этих жалоб и претензий была образована специальная комиссия. Вскрылись злоупотребления Меншикова государственной казной и получение им взяток в больших размерах. Например, голштинский герцог подтвердил, что Меншиков взял с него взятку в сумме 60 тысяч рублей. Петр II пришел в совет и объявил:
— Послать к Меншикову нарочного и обо всем допросить с принуждением и угрожая, что поступлено будет с ним иначе, если не скажет истины. Совет вынес решение о конфискации всех имений Меншикова, а для его допроса был направлен в Раненбург действительный статский советник Плещеев. Вместе с Плещеевым послали для смены Пырского гвардии капитана Мельгунова.
5 января 1728 г. оба они прибыли в Раненбург. Плещеев и Мельгунов приступили к описи имущества семьи Меншикова в присутствии всех наличных офицеров, солдат и дворни.
В большой столовой палате, окруженный дворецким и служителями, сидел Меншиков с семейством. Рядом громоздились сундуки и собранные из разных комнат вещи. С другой стороны находились Плещеев, Мельгунов, офицеры и солдаты.
Раскрылись два огромных сундука, наполненных бриллиантовыми, алмазными и золотыми вещами, два с серебряными, три — с серебряными и медными деньгами, девять — с богатым платьем и бельем. Меншиков сам передал Плещееву алмазные шпаги, пожалованные ему Петром I, и перстни, подаренные Екатериной I.
Присутствующие воззрились на Меншикова в ожидании увидеть его душевное смятение. Но массивное его лицо, гордая осанка и даже тяжелые руки выражали суровость и величавость, а мысли его — об этом говорили глаза — были далеки от происходящего. Может быть, вспомнились ему великие деяния Петра, главнейшим исполнителем которых он был? Или тень его встала перед ним и закрыла богатства, ставшие ненужными и бренными?..
Дарья Михайловна, постаревшая и похудевшая, прижимала к глазам платок, мокрый от слез; Мария, таявшая на глазах семьи, оставалась безучастной ко всему; четырнадцатилетний Александр и младшая сестра словно ушли в себя, вспоминая недавнее сказочное прошлое…
В течение трех суток Плещеев и Мельгунов принимали, описывали и опечатывали вещи. В то же время Верховный тайный совет занимался конфискацией других имений Меншикова.
Всего было конфисковано: 120 тысяч душ крестьян, шесть городов (Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, Почереп, Батурин и Раненбург), 17 домов и 200 лавок в Петербурге и Москве, капитал в 13 миллионов рублей, кроме этого, на 1 миллион рублей всякой движимости, алмазов и бриллиантов, более 200 пудов золотой и серебряной посуды, множество платья, вышитого золотом, бриллиантами и алмазами.
Меншиков был допрошен по 120 пунктам, после чего почти три месяца жизнь в крепости проходила спокойно. Александр Данилович рассчитывал, что если его и не вернут ко двору, то навсегда оставят в ссылке в Раненбурге. Так в самом деле с ним и хотели поступить.
Но 24 марта 1728 г. в Москве у Спасских ворот было найдено подметное письмо, «наполненное всякими плутовскими и лживыми внушениями, доброхотствуя и заступая за бывшего князя Меншикова». В письме сообщалось, что Меншиков имеет высокий ум и если его не вернут, то дела пойдут плохо, потому что любимцы императора — неспособные к управлению государством люди.
Это слишком оскорбительное для временщиков письмо вызвало подозрение, что оно было написано под диктовку Меншикова или по его внушению. Начались «строжайшие исследования», ни к чему, впрочем, не приведшие: автор подметного письма остался неизвестен. Но письмо это круто изменило судьбу Меншикова.
8 апреля 1728 г. император подписал указ о ссылке Меншикова с женою и детьми в Березов Тобольской губернии — дикий край за 3 тысячи верст от Москвы. 16 апреля из Раненбурга выехал странный обоз. В рогожной кибитке везли Меншикова с супругой, на телеге сидел их сын Александр, обернутый в шубу, с пуховой шляпой на голове, а за ним, тоже на телеге, прижавшись друг к другу, ехали его сестры в зеленых тафтяных шубках и в белых атласных чепцах.
Ссыльных окружали солдаты во главе с капитаном Крюковским.
В восьми верстах от Раненбурга обоз нагнал капитан Мельгунов с командой солдат. По предписанию Верховного тайного совета он приказал выйти всем из повозок, и солдаты стали выбрасывать на дорогу пожитки ссыльных. Мельгунов отобрал «лишние» вещи — запасную теплую одежду и белье ссыльных, оставив их в простых легких платьях.
Праздник пасхи 21 апреля ссыльные встретили в Переяславле-Рязанском, а на другой день отправились водой до Соликамска через Муром, Нижний Новгород и Казань. В 12 верстах от Казани около села Услон пришлось остановиться из-за болезни княгини. Больной ее вывезли из Раненбурга, и езда на телеге, без шубы, скудная арестантская пища и отсутствие медицинской помощи быстро привели к смерти. Она скончалась в крестьянской избе на руках семейства, окруженная солдатами. Ее похоронили в селе Услоне около сельской церкви. Меншиков с детьми, в черном суконном кафтане, в бараньей шапке, запахнувшись в тулуп, ехал все дальше и дальше — умирать.
