В начале 1700 г. в Москве хоронили знатного боярина генералиссимуса Алексея Семеновича Шейна, сподвижника Петра I в Азовских походах. При погребении в присутствии царя прощальное слово произнес приехавший из Киева игумен Стефан Яворский. Представительной внешности, с запоминающимся взглядом и страстной речью, сорокадвухлетний профессор богословия произвел сильное впечатление на царя.
Петр искал умных и деятельных сторонников своих преобразований. В борьбе с реакционным духовенством он нуждался в европейски образованных церковных деятелях, каким был Яворский. Его-то Петр и пожелал иметь около себя в Москве.
Патриарх Адриан, выполняя повеление царя, посвятил Яворского в сан митрополита Рязанского и Муромского, что позволило тому жить в Москве, лишь изредка наведываясь в свою епархию.
Слабохарактерный, престарелый патриарх Адриан был недоволен державными нововведениями, но предпочитал отмалчиваться, за что приверженцы старины называли его «немым псом». Однако Петру не нравилось молчание патриарха. Желая иметь поддержку со стороны церковной власти, все большие надежды он стал возлагать на Стефана Яворского.
На первых порах Яворский оказывал содействие Петру в его делах. В своих проповедях он называл продолжавшуюся войну с Турцией «богоугодным делом», обосновывал необходимость реорганизации армии и создания флота, развития торговли и промышленности, распространение образования. Яворский видел, как рождалось новое и сокрушалось старое. Пределы России раздвигались. Русский флаг развевался на Балтийском море, новый город вырастал из болота, изменялось управление в государстве, возникали новые общественные и семейные отношения. Он порицал ослушников воли Петра, называя их «зверями, ненавидящими общее добро» Он же способствовал и снятию части колоколов с рязанских церквей, перелитых на пушки после Нарвского поражения. В то же время Яворскии с фанатической нетерпимостью преследовал еретиков-раскольников, оберегая благочестие православной церкви и устои государства.
В 1700 г. был схвачен и приведен к розыску книгописец Григорий Талицкий, распространявший в народе «ругательные тетрадки», в которых называл Москву вторым Вавилоном, а Петра — антихристом, подстрекая к неповиновению. Талицкий упорно отстаивал свои взгляды на церковь и государство. Главный судья Преображенского приказа Ф. Ю. Ромодановский вынужден был вызвать в приказ митрополита Стефана Яворского для увещевания еретика. Но и внушения святителя не достигли цели.
Талицкий подвергся жестокой пытке и назвал своих ближайших сообщников — иконника Ивана Савина и пономаря Артамона Иванова. Затем в приказ попали и другие его последователи, в числе которых оказались тамбовский епископ Игнатий и игумен Чернеевского монастыря Шацкого уезда Софроний.
Григорий Талицкий, Иван Савин и Артамон Иванов были сожжены на костре медленным огнем (казнь «копчением» длилась около четырех часов). Игнатий после пыток был заточен в Соловецкий монастырь, приговора по делу Софрония не сохранилось. Прочих сообщников наказали плетьми и сослали в Сибирь. Петр награждал Яворского за его патриотические проповеди, подарил ему дом грузинского царевича на Пресне, переписывался с ним, но продолжал ограничивать права церкви.
В октябре 1700 г. умер патриарх Адриан, и Петр решил постепенно уничтожить патриаршество. Он хорошо знал, как гордый и надменный патриарх Никон, объявивший «священство выше царства», оспаривал власть его отца — Алексея Михайловича, приведя русскую православную церковь к расколу. И теперь раскольники выступали против реформ Петра, не желая служить «царю-антихристу». Массовый разрыв крестьян и посадского населения с официальной церковью мешал проведению в жизнь преобразований, а старообрядческая пропаганда усиливала этот разрыв. Она уводила людей в область религиозных споров, обещая загробную райскую жизнь в награду за мученичество. В Поморье запылали костры самосожжения семей раскольников. Только в двух крупнейших самосожжениях в Палеостровском монастыре, в 1687-1688 гг., погибло более 4 тысяч человек. Многолюдное прежде Заонежье после этих опустошительных «гарей» буквально обезлюдело. Высылавшиеся Петром воинские команды для предотвращения самосожжений обычно успеха не имели.
После кончины Адриана Петр оставил незанятым патриарший престол и блюстителем его назначил Яворского.
Указом от 24 января 1701 г. дела о доходах монастырей и челобитные на духовных лиц были отнесены в Монастырский приказ и поручены боярину Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину.
Яворский все более становился зависимым от светской власти, что его угнетало до болезненного состояния. Он надеялся занять патриарший престол, стать патриархом.
В 1710 г. он поехал в Рязань, чтобы отдохнуть телом и духом в своей епархии.
«В тот год я был обременен тягчайшею болезнью, — отметил он в черновике проповеди.— Затем переменил место, из Москвы отправившись в Рязань, желая с переменою места переменить здоровье. Итак, я прибыл в Рязань в том же году 10 сентября».
Рязанцы встретили своего митрополита колокольным звоном. Он вышел из возка с посохом в руке. Его благообразная фигура в теплой рясе и высоком клобуке оказалась в окружении духовенства и прихожан. При виде громадного здания нового Успенского собора Яворский поднял голову и восторженно произнес:
— Истинно благолепен сей храм! — ив глазах его появились слезы, взволновавшие сопровождавших его священнослужителей.
По душе пришлась Стефану и гулкая тишина архиерейского дома.
В Рязани, среди подвластного ему духовенства, почитаемый богомольцами, он словно исцелялся от своих недугов. Яворский часто выходил на прогулку на обрывистый берег Трубежа и всякий раз, устремляя взор в просторы лугов и полей, блаженно ронял слова:
— Благодать дивная, неизреченная…— и начинал слагать стихи, чем занимался с давних пор.
Во время торжественных богослужений вдохновенные проповеди Яворского вызывали у молившихся слезы восторга и умиления. Митрополит, казалось, достиг своей мечты — жить независимым владыкой, вне поля зрения грозного царя, утешая паству божеским словом.
Но усердные чиновники Петра не оставляли митрополита в покое и здесь, в рязанской епархии. Вскоре ему доставили письмо от начальника Монастырского приказа И. А. Мусина-Пушкина, торопившего с возвращением в Москву. Стефан ответил благовидным отказом: «Доселе немощен от болезней…», но последовало второе письмо, потом третье. 2 ноября 1710 г. Мусин-Пушкин письменно жаловался царю: «Митрополит Рязанский поехал в Рязань, и я к нему писал три письма, чтоб изволил ехать к Москве, понеже многие дела требуют его исправления…»
Пришлось, тяжело вздыхая, возвратиться в Москву.
При встрече с Петром Яворский решился обмолвиться о патриаршестве:
— Государь, православная русская церковь нуждается в патриархе…
Петр молчал, испытующе глядя на него.
— Если же оного нет,— продолжал, смутившись, Стефан,— то не следует ли вынести из московского Успенского собора патриаршую кафедру?
