В начале 1700 г. в Москве хоронили знатного боярина генералиссимуса Алексея Семеновича Шейна, сподвижника Петра I в Азовских походах. При погребении в присутствии царя прощальное слово произнес приехавший из Киева игумен Стефан Яворский. Представительной внешности, с запоминающимся взглядом и страстной речью, сорокадвухлетний профессор богословия произвел сильное впечатление на царя.
Петр искал умных и деятельных сторонников своих преобразований. В борьбе с реакционным духовенством он нуждался в европейски образованных церковных деятелях, каким был Яворский. Его-то Петр и пожелал иметь около себя в Москве.
Патриарх Адриан, выполняя повеление царя, посвятил Яворского в сан митрополита Рязанского и Муромского, что позволило тому жить в Москве, лишь изредка наведываясь в свою епархию.
Слабохарактерный, престарелый патриарх Адриан был недоволен державными нововведениями, но предпочитал отмалчиваться, за что приверженцы старины называли его «немым псом». Однако Петру не нравилось молчание патриарха. Желая иметь поддержку со стороны церковной власти, все большие надежды он стал возлагать на Стефана Яворского.
На первых порах Яворский оказывал содействие Петру в его делах. В своих проповедях он называл продолжавшуюся войну с Турцией «богоугодным делом», обосновывал необходимость реорганизации армии и создания флота, развития торговли и промышленности, распространение образования. Яворский видел, как рождалось новое и сокрушалось старое. Пределы России раздвигались. Русский флаг развевался на Балтийском море, новый город вырастал из болота, изменялось управление в государстве, возникали новые общественные и семейные отношения. Он порицал ослушников воли Петра, называя их «зверями, ненавидящими общее добро» Он же способствовал и снятию части колоколов с рязанских церквей, перелитых на пушки после Нарвского поражения. В то же время Яворскии с фанатической нетерпимостью преследовал еретиков-раскольников, оберегая благочестие православной церкви и устои государства.
В 1700 г. был схвачен и приведен к розыску книгописец Григорий Талицкий, распространявший в народе «ругательные тетрадки», в которых называл Москву вторым Вавилоном, а Петра — антихристом, подстрекая к неповиновению. Талицкий упорно отстаивал свои взгляды на церковь и государство. Главный судья Преображенского приказа Ф. Ю. Ромодановский вынужден был вызвать в приказ митрополита Стефана Яворского для увещевания еретика. Но и внушения святителя не достигли цели.
Талицкий подвергся жестокой пытке и назвал своих ближайших сообщников — иконника Ивана Савина и пономаря Артамона Иванова. Затем в приказ попали и другие его последователи, в числе которых оказались тамбовский епископ Игнатий и игумен Чернеевского монастыря Шацкого уезда Софроний.
Григорий Талицкий, Иван Савин и Артамон Иванов были сожжены на костре медленным огнем (казнь «копчением» длилась около четырех часов). Игнатий после пыток был заточен в Соловецкий монастырь, приговора по делу Софрония не сохранилось. Прочих сообщников наказали плетьми и сослали в Сибирь. Петр награждал Яворского за его патриотические проповеди, подарил ему дом грузинского царевича на Пресне, переписывался с ним, но продолжал ограничивать права церкви.
В октябре 1700 г. умер патриарх Адриан, и Петр решил постепенно уничтожить патриаршество. Он хорошо знал, как гордый и надменный патриарх Никон, объявивший «священство выше царства», оспаривал власть его отца — Алексея Михайловича, приведя русскую православную церковь к расколу. И теперь раскольники выступали против реформ Петра, не желая служить «царю-антихристу». Массовый разрыв крестьян и посадского населения с официальной церковью мешал проведению в жизнь преобразований, а старообрядческая пропаганда усиливала этот разрыв. Она уводила людей в область религиозных споров, обещая загробную райскую жизнь в награду за мученичество. В Поморье запылали костры самосожжения семей раскольников. Только в двух крупнейших самосожжениях в Палеостровском монастыре, в 1687-1688 гг., погибло более 4 тысяч человек. Многолюдное прежде Заонежье после этих опустошительных «гарей» буквально обезлюдело. Высылавшиеся Петром воинские команды для предотвращения самосожжений обычно успеха не имели.
После кончины Адриана Петр оставил незанятым патриарший престол и блюстителем его назначил Яворского.
Указом от 24 января 1701 г. дела о доходах монастырей и челобитные на духовных лиц были отнесены в Монастырский приказ и поручены боярину Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину.
Яворский все более становился зависимым от светской власти, что его угнетало до болезненного состояния. Он надеялся занять патриарший престол, стать патриархом.
В 1710 г. он поехал в Рязань, чтобы отдохнуть телом и духом в своей епархии.
«В тот год я был обременен тягчайшею болезнью, — отметил он в черновике проповеди.— Затем переменил место, из Москвы отправившись в Рязань, желая с переменою места переменить здоровье. Итак, я прибыл в Рязань в том же году 10 сентября».
Рязанцы встретили своего митрополита колокольным звоном. Он вышел из возка с посохом в руке. Его благообразная фигура в теплой рясе и высоком клобуке оказалась в окружении духовенства и прихожан. При виде громадного здания нового Успенского собора Яворский поднял голову и восторженно произнес:
— Истинно благолепен сей храм! — ив глазах его появились слезы, взволновавшие сопровождавших его священнослужителей.
По душе пришлась Стефану и гулкая тишина архиерейского дома.
В Рязани, среди подвластного ему духовенства, почитаемый богомольцами, он словно исцелялся от своих недугов. Яворский часто выходил на прогулку на обрывистый берег Трубежа и всякий раз, устремляя взор в просторы лугов и полей, блаженно ронял слова:
— Благодать дивная, неизреченная…— и начинал слагать стихи, чем занимался с давних пор.
Во время торжественных богослужений вдохновенные проповеди Яворского вызывали у молившихся слезы восторга и умиления. Митрополит, казалось, достиг своей мечты — жить независимым владыкой, вне поля зрения грозного царя, утешая паству божеским словом.
Но усердные чиновники Петра не оставляли митрополита в покое и здесь, в рязанской епархии. Вскоре ему доставили письмо от начальника Монастырского приказа И. А. Мусина-Пушкина, торопившего с возвращением в Москву. Стефан ответил благовидным отказом: «Доселе немощен от болезней…», но последовало второе письмо, потом третье. 2 ноября 1710 г. Мусин-Пушкин письменно жаловался царю: «Митрополит Рязанский поехал в Рязань, и я к нему писал три письма, чтоб изволил ехать к Москве, понеже многие дела требуют его исправления…»
Пришлось, тяжело вздыхая, возвратиться в Москву.
При встрече с Петром Яворский решился обмолвиться о патриаршестве:
— Государь, православная русская церковь нуждается в патриархе…
Петр молчал, испытующе глядя на него.
— Если же оного нет,— продолжал, смутившись, Стефан,— то не следует ли вынести из московского Успенского собора патриаршую кафедру?
Петр порывисто встал и сказал:
— Мне этого места не ломать, а Яворскому на нем не сидеть!
На этом разговор и закончился. Яворский опустил голову…
И вспомнились ему жалобы недовольных Петром бояр:
— Онемечился наш царь, Ваше высокопреосвященство. Древние русские обычаи признавать не желает. Бороды заставил соскоблить, иноземные кургузые кафтаны носить…
— Сынов наших по полкам да по чужим землям расписал…
Постоянно жаловались духовные лица:
— Истинное православие еретиками сокрушается… Против икон восстают, святые мощи отвергают, постов не соблюдают…
— И государь с ними заодно: права церкви ограничивает, имущество церковное изымает… Обиженный царем, Яворский начал склоняться на сторону противников реформ. В своих проповедях он стал осторожно обличать царя в посягательстве на святую веру, старину и церковное благочестие. В 1712 г. он выступил уже открыто, и бывшие на проповеди сенаторы нашли ее возмутительной, о чем и доложили Петру. Испугавшийся проповедник написал ему оправдательное письмо, и тот запретил Стефану на некоторое время говорить проповеди.
Через год Яворский возбудил дело о «московских еретиках» (дело Тверитинова). Лекарь Дмитрий Тверитинов занимался в Москве медицинской практикой, изучил латинский язык и, познакомившись с идеями протестантизма, создал собственное учение, близкое к еретическим учениям на Руси в XV-XVI вв. Тверитинов выступал против почитания святых и их мощей, против поклонения иконам и кресту, проповедовал отказ от причастия, отрицал авторитет церкви, признавая служение богу лишь посредством духовного усовершенствования и нравственного подвижничества, и приобрел не одну тысячу последователей в Москве, Серпухове и других местах. Наиболее ревностным из них был его двоюродный брат, цирюльник Фома Иванов.
Дмитрий Тверитинов, Фома Иванов и еще трое сообщников попали в застенок. В допросах их принимал участие и Стефан Яворский. Петр, хорошо знавший Библию, ознакомился с учением Тверитинова. Он удовлетворился отречением обвиняемых от еретических мнений и поручил Яворскому объявить их публичное оправдание и освобождение. Но Стефан к тому времени подготовил громадное сочинение под названием «Камень веры», направленное против еретиков, и не пожелал примириться с решением царя. Он заключил Тверитинова и его товарищей в монастыри, продолжая вести следствие. Неожиданно цирюльник Фома Иванов дал в руки митрополиту Стефану сильное оружие против вольнодумцев. Во время церковной службы, находясь в крайнем возбуждении, Фома изрубил топором образ святого Алексея и образ Богородицы. Яворский в своем донесении царю писал, что еретик Фома Иванов «потряс весь град».
Собор архиереев под председательством митрополита Стефана Яворского предал анафеме еретиков. Фома Иванов был приговорен к смертной казни. По приговору суда, Фома должен был держать над огнем правую руку с топором до тех пор, пока она не истлеет, после чего предписывалось сжечь его на костре на Красной площади.
Фома твердо выслушал приговор, спокойствие не изменило ему и тогда, когда рука его жарилась на огне. Брошенный на костер, он до последнего дыхания продолжал стоять на своем.
Через четыре года после казни Фомы Иванова Дмитрий Тверитинов и его сообщники благодаря заступничеству Петра были освобождены из мест заключения. Стефан Яворский в своем труде «Камень веры», выступая против ересей, выражал мысль о независимости церкви от всякой внешней власти, а Петр, напротив, считал, что она входит в государство как составная часть и подчинена ему.
При жизни Петра «Камень веры» не был напечатан. Для петровских дел Яворский оказался слишком консервативным, и охлаждение к нему Петра увеличивалось, а сближение Стефана с защитниками старины продолжалось.
Для успешного проведения церковной реформы Петр в 1716 г. вызвал к себе в Петербург выдающегося деятеля и писателя Феофана Прокоповича (1681 — 1736 гг.). Еще в 1711 г. Петр брал Прокоповича в Прутский поход и имел время убедиться, что взгляды Феофана, особенно на науку и церковь, отвечают духу проводимых им реформ.
В Петербурге Прокопович сблизился с прогрессивными деятелями русской науки и культуры — Я. Брюсом, В. Татищевым, А. Кантемиром — и основал литературно-философский кружок, так называемую «Ученую дружину». Феофан утверждал необходимость для России ускоренного развития производительных сил, науки и культуры. Его талант яркого публициста сослужил Петру хорошую службу для подавления церковной оппозиции, для развития наук и учебных заведений России. Прокопович не был противником веры и выступал лишь против суеверия и невежества в среде духовенства, призывая верующих к полнокровной жизни на земле. В то же время он осуждал бунт низов против власть имущих.
Такой сотрудник в делах церкви был неугоден Яворскому, и он пробовал жаловаться царю, обвиняя Феофана в еретических суждениях, но всякий раз сам попадал в обвиняемые. Яворский уже не ждал ничего доброго для себя от Петра и потому искал дружбы с его сыном царевичем Алексеем, благочестивым юношей, мечтавшим о возврате старины. Стефан стал называть его «единой надеждой старины».
Но в 1718 г. Петр назначил следствие по делу Алексея. Стефан в своей проповеди пытался оправдать его перед раздраженным отцом и дал отзыв в пользу помилования обвиняемого. Петр связывал измену Алексея с влиянием на него духовенства, и мнение Яворского не имело для него значения. Он говорил: «Когда бы не монахи… Алексей не дерзнул бы на такое зло неслыханное. Ой, бородачи, многому злу корень — старцы и попы».
Алексей был казнен. Стефан сам отпевал царевича, нес гроб его и похоронил вместе с ним свою последнюю надежду.
Петр, желая сделать Яворского неопасным, вызвал его в Петербург, где Феофан Прокопович под руководством царя разрабатывал церковную реформу. Яворский, упав перед Петром на колени, просился в отставку. Но царь хотел видеть Стефана на вершине иерархии лишенным власти, чтобы его именем и авторитетом скреплялись проводимые в жизнь реформы.
В 1721 г. Петр уничтожил патриаршество в России (восстановлено почти через 200 лет). Руководство церковными делами стал осуществлять Святейший Правительствующий синод, президентом которого царь назначил Яворского вопреки его воле. (Удивителен гений Петра I: даже противников своих реформ он умел использовать для блага государства!) Делами же синода фактически занимался Феофан Прокопович.
Для Яворского наступило время полного душевного разлада и болезней, что отразилось в его предсмертных стихах: «Что такое титулы, если не дым, ветер, тень и пузырь, который, надувшись, несется над пространным полем?» Чувствуя приближение смерти, Яворский написал трогательное стихотворение «Последнее книгам целование». Ему тяжело было расставаться с книгами — они были для него «светом, слаще меда и сота», его «богатством славою, раем любви». Рукопись своего труда «Камень веры» с дарственной надписью он завещал рязанской епархии.
Скончался Стефан Яворский 24 ноября 1722 г. в Москве, на Лубянке, на своем рязанском подворье в возрасте 64 лет.
Отпевание умершего совершалось в Москве в присутствии царя и всех членов синода. Почти через месяц, в декабре 1722 г., тело Яворского повезли в санях в Переяславль-Рязанскии. Остановились на окраине города Троицком монастыре. На другой день похоронная процессия под звон приходских церквей направилась в Рязанский кремль. Перед гробом, возложенным на плечи священников, несли святительский жезл, обвитый черным флером. За гробом шли боярские дети, тридцать человек, в черных плащах. Процессию завершали запряженные в сани цугом кони в траурном убранстве.
После литургии в соборной церкви состоялось погребение. Стефан Яворский был похоронен в Архангельском соборе Рязанского кремля.
