Суровой зимой 1813 г., после более шести лет отсутствия на родине, капитан-лейтенант Василий Михайлович Головнин снова увидел берег отчизны.
Это была Камчатка. Во время кругосветного плавания на военном шлюпе «Диана» он с двумя офицерами и четырьмя матросами был вероломно захвачен японцами. В плену моряки пробыли больше двух лет. Им вернула свободу мужественная дружба товарищей по плаванию, объединенных волей помощника командира корабля П. И. Рикорда. Под его руководством команда «Дианы» сделала все возможное для спасения пленников.
Велико было ликование экипажа, вновь увидевшего своего капитана, который водил корабль по морям и океанам в бури и штормы, не раз спасая от гибели.
— Счастливым себя почитаю,— произнес Головнин взволнованно,— благодарить вас за избавление от плена. С истинным самоотвержением возвратили вы нам жизнь для отечества нашего!
Дела службы требовали возвращения его в Петербург. В декабре того же года Василий Михайлович покинул Камчатку.
Лучший его друг и боевой товарищ (впоследствии знаменитый адмирал) П. И. Рикорд провожал своего капитана в далекий путь. В шубах и меховых шапках они сели в сани, запряженные собаками. В пути говорили все о том же: об изгнании Наполеона из России, мечтали о лучших переменах в жизни страны. Позднее в своей книге о пребывании в плену Головнин писал:
«Два года ничего мы не слыхали не токмо о России, но ниже о какой-либо просвещенной части света… Любопытство наше было чрезмерно. Мы жадничали… подробно узнать все, что делается в России и в Европе».
Петр Иванович Рикорд проводил Головнина до Гижигинска, там они обнялись и расстались на долгое время: Василий Михайлович следовал дальше — в столицу, а Рикорд возвращался назад, на Камчатку.
В дороге до Петербурга Головнин провел 7 месяцев и 20 дней. Но и в условиях полного бездорожья и дикой природы он продолжал плодотворно работать: собрал богатейшие материалы о встречавшихся в пути населенных местах.
22 июля 1814 г. Василий Михайлович прибыл в Петербург. Ровно семь лет он не видел столицу. Встретили его как известного мореплавателя и через три дня поздравили с присвоением звания капитана 2-го ранга.
А он засел за бумагами. Писал отчеты и донесения, готовил книгу своих путешествий.
Уже в 1815 г. журнал «Сын Отечества» сообщил читателям об освобождении русских моряков из плена. Приключениями Головнина интересовались и за границей.
Через полгода после возвращения в Петербург Головнин получил отпуск и отправился в родную Рязань, куда прибыл 5 февраля 1815 г.
«В Рязанской губернии в отпуску находился я год»,— писал в дневнике Василий Михайлович. Период пребывания Головнина в названном отпуске оставался до настоящего времени своего рода «белым пятном» его биографии. Но автору этих строк случилось установить по материалам Государственного архива Рязанской области участие его в дворянских выборах в городе Рязани, происходивших в декабре 1815 г. Тогда на выборы предводителя дворянства в Рязань собралось более 200 дворян, среди которых был и Головнин.
Начиная с 1802 г. на пост предводителя рязанского дворянства три раза подряд избирался богатый помещик генерал Лев Дмитриевич Измайлов, владевший имениями в Рязанской, Тульской и Московской губерниях. Славился он не столько богатством, сколько самодурством и жестоким обращением с крепостными. Впрочем, его гнева боялись и чиновники, дворяне и даже губернаторы. В своих имениях Измайлов ввел палочную дисциплину.
Служившие у него надсмотрщики и старшие, включая камердинеров, носили за поясом пучки розог, пуская их в дело при малейшем ослушании дворовых и крестьян, а за недосмотр жестоко наказывались и старшие. Кроме розог, палок и нагаек применялись и другие орудия истязания: железные рогатки, кандалы, стенные цепи. Местами заключения «непокорных» крепостных служили арестантская, лазарет и богадельня.
Презирая и ненавидя «черных людишек», Измайлов безмерно любил собак, и псарня его находилась в отличном состоянии. Выезжал он на охоту с огромной свитой приближенных, вытаптывая чужие поля.
Безнравственный до садизма, помещик-генерал имел свой гарем, состоявший из 30 крепостных девушек и женщин.
Слухи о «распутной и всем порокам отверзтой жизни» Измайлова и «утеснении» им крестьян дошли до царя, и в 1802 г. Александр I своим рескриптом поручил тульскому гражданскому губернатору Иванову «о справедливости сих слухов разведать без опаски и… с достоверностью донести».
Осталось неизвестным донесение губернатора государю, но генерал-майор в отставке Измайлов остался безнаказанным, а позднее, после войны 1812г., он, возглавлявший рязанское дворянское ополчение, получил от того же Александра I чин генерал-лейтенанта и осыпанную бриллиантами табакерку с портретом самодержца.
Кстати сказать, об Измайлове говорил Грибоедов в «Горе от ума», и этот же Измайлов послужил для Пушкина прототипом Кирилла Петровича Троекурова в «Дубровском».
В 1815 г. Измайлов не прибыл на дворянские выборы, сославшись на болезнь. Но друзья самодура-генерала по прежней военной службе, пирушкам и охоте, возглавляемые полковником князем Друцким и подполковником Масловым, не пренебрегая самыми низкими мерами воздействия на остальных дворян, всячески отстаивали его кандидатуру на выборах. Они даже предложили послать депутацию к Измайлову, чтобы от имени рязанского дворянства просить его остаться губернским предводителем и до получения ответа выборы приостановить. Но против Друцкого и Маслова горячо выступили офицеры в отставке, братья Елагины — подпоручик Николай и прапорщик Александр.
— Мы, господа, должны отвергнуть сие странное и противузаконное предложение,— поднявшись, громко заявил Николай Елагин.
Сидевшие за столиками в зале благородного собрания дворяне повернули головы в сторону говорившего. Прислушался к словам Николая Елагина и находившийся в отдалении от него Головнин.
— Почему?
— Как вы смеете? — закричали Друцкий и Маслов. — Отвергнуть по следующим уважениям,— продолжал спокойно и твердо Николай Елагин.— Первое, князь полковник Данила Андреевич Друцкий и подполковник Дмитрий Николаевич Маслов не вправе делать оного заявления от имени всего дворянства, не имея на то доверенности; второе, нет приличия к частному лицу посылать депутацию; третье, господин Измайлов совершил ряд преступных деяний и посему не может быть избран губернским предводителем.
Гул взволнованных голосов разнесся по залу. Друцкий и Маслов бросились к говорившему, но им навстречу выступил Александр Елагин, смело продолживший речь брата:
— Генерал Измайлов ставит произвол выше всякого закона! сказал он.— Кому не ведомо, что он прибил дворянина и тот подал за сие прошение? Как помещик безнравственный и жестокий, он заслуживает того, чтобы его судили, а посему не может быть предводителем дворянства!
Друцкий и Маслов стали торопливо собирать подписи бывших на выборах дворян, желающих послать депутацию к Измайлову. Таковых нашлось 39 человек.
На другой день Друцкий и Маслов потребовали в собрании, чтобы организованная ими подписка была занесена в журнал заседаний вместе с их жалобой на дворян Елагиных в произнесении ими дерзких и оскорбительных слов в отношении Измайлова…
Выступление братьев Елагиных оказало действие на большинство дворян: кандидатура Измайлова на этот раз оказалась забаллотированной. Самодур и деспот потерпел поражение.
Во время дворянских выборов перед Головниным раскрылась во всей неприглядности картина закабаления и бесправия простого народа, продажности чиновничества, потеря чести и достоинства многими дворянами. Но воодушевляли на добрые дела такие люди, как братья Елагины…
