В ветвях дремучей липы слышалась приятная песенка серой птахи. Внизу, в беседке, слышались мужские голоса: один — скрипучий, другой — бархатный. Хрипучий голос принадлежал местному печнику. Владельцем бархатного был местный учитель.
— Небось печка-то плохо греет?
— Не обижаемся.
Наступает пауза.
— Труба-то не дымит?
Учитель не отвечает, дает понять — разговор ему неприятен. Притворно покашляв, печник решительно заговорил:
— Вчера перехватил малость. Голова трещит, спасу нет. Опохмелиться бы. А?
Внимание учителя почему-то упорно приковано к серой птахе.
— Выручи, Николай Николаевич, Христом прошу! Больной я!
Учитель изучающе посмотрел на слезно просящего печника, на его трясущиеся руки, молча направился в дом. Возвратился с бутылкой водки, парой рюмок и закуской на скорую руку. Печник одним глотком опоражнивает рюмку, и, обмахнув рот рукавом, вновь искоса посматривает на бутылку.
— Вы закусывайте, закусывайте! — предлагает учитель.
— Не стоит. Закуска водку убивает. Выходит, понапрасну пил. Ты-то сам что только прихлебнул?
— Не привычен пить лошадиными дозами да и незачем насиловать себя. И, видя, как печник внимательно, прямо-таки влюбленно посматривает на бутылку, вновь наливает ему рюмку. Тот выпил, понюхал луковицу и разговорился:
— Я, грешный, с ней свыкся. Да и как не свыкнуться!
Сложишь печь кому, чтобы, значит, не дымила — обмыть полагается. Ясно чем, водкой! А там праздник какой, горе ли, радость ли — все со своей зеленоглазой красавицей целуешься. А всухомятку и праздник будто не праздник. Веселья нет. И разговор так себе. Еле-еле. Вот и выходит, как в песне: «Без нее и ни туды, и ни сюды!»
Учитель терпеливо слушал разглагольствование печника и, как только тот выдохся, сказал:
— Водка к столу кстати и в меру — это наследие старых традиций, как говорится, нормальный людской обычай. Но те, кто сильно «влюбляются» в «зеленоглазую красавицу», в жизни большое несчастье имеют.
При последних словах печник как-то быстро посмотрел на учителя, задумался. Затем рывком налил и рывком выпил водку, заговорил жалостливо, с обидой:
— Большое несчастье… А почему я пью?— скривился,как от боли.— Потому — судьбой обижен. У всех дети как дети, а на своих посмотришь и… запьешь! Дочь уже невеста, а ей не дашь и десяти — хилая, нервная. Сын Федя — тот совсем дурачок — и показал пальцем.— Вон он, как раз появился, как новый пятиалтынный!
По дороге шел детина лет тридцати, с одутловатый бессмысленным лицом. Шапка на голове неестественно раздута. Детина остановился, поднял валяющуюся бумажку и сунул ее в шапку. Потоптавшись на месте, он сел на дорогу и начал сгребать пыль в кучи.
Печник, глядя на сына, сокрушался:
— Кто? Кто виноват в несчастье?
— Кто виноват? — как эхо повторил учитель. — Давайте вместе разберемся и, усаживаясь поудобнее, спросил:
— Ваши деды и прадеды серьезными болезнями не страдали?
— Здоровы были, как бугаи. Дед подковы гнул руками, а прадед, говорят, половые гвозди узлом вязал.
— Сильные травмы или психические срывы у ваших детей не случались?
— Как это понимать?
— Ушибы. Испуг.
— Нет.
— Тогда ответьте мне — давно вы так беспробудно пьете?
— Печником смолоду.
— Как поженились, тоже постоянно поди пили, ни к чему себя не готовили?
— А к чему готовиться? К светопреставлению? Да ить то сатанинская брехня! — пытался сострить печник.
— Экий вы непонятливый! Ну, к зачатию ребенка себя готовили? Воздерживались от спиртного?
Печник насторожился:
— А что?
— Видите ли, если генеративная клетка, зачинающая ребенка, отравлена алкоголем, то ребенок, как правило, рождается нездоровым. Может быть урод или даже идиот.
— Идиот — это дурачок, значит?
— Да, так.
— Это, значит, родители во всем виноваты? — все больше беспокоясь, допрашивал печник.
— Родители эти или их предки третьего, четвертого порядка.
Печник некоторое время сидит неподвижно, соображая что-то, потом схватился за голову. Плечи его задергались. Сквозь всхлипы слышалось обрывистое причитание:
— Ах, я скот безрогий!.. Что ж я наделал… Детушек своих погубил!.. Прости меня, Катя! Прости меня, выпивоху, Федя!— Вдоволь нарыдавшись, печник горько произнес:
— Живем ради детей… Выходит, я жизнь прожил понапрасну?!
Учитель пытался утешить печника. Но его длинное пояснение печник, видимо, не слушал. Он горестно вздыхал:
— Какое несчастье! Какое несчастье!
Учитель согласился:
— Несчастье людское огромно. По всей земле умственно слаборазвитых сотни и сотни тысяч! Несчастье и для родителей и для государства. Ведь их содержать надо…
Со стороны дороги раздался хохот, чередующийся с громкими выкриками, похожими не то на мычание, не то на завывание. Федя резкими взмахами бросал через себя пыль, и она, ширясь, росла в грязное облачко. Смолкла песенка серой птахи. Там, где она сидела, затихая, покачивалась ветка.
