Показание капитан-командора

Головнин

В середине февраля 1816 г. Василий Михайлович вернулся в Петербург и «остался,— как он сам записал в дневнике,— для издания моего путешествия в сей столице», то есть записок о пребывании в плену у японцев.

В этом же году капитан 2-го ранга Головнин начал готовиться к новому кругосветному плаванию на шлюпе «Камчатка».

Показание капитан-командора 1

После долгого и успешного плавания в водах Африки и Америки в мае 1818 г. шлюп подошел к камчатским берегам.

Все лето велось описание Командорских островов и производилась порученная Головнину ревизия Российско-Американской компании. Головнин нашел большие злоупотребления по службе компанейских агентов, о чем и составил подробную записку.

Но зато радостной и волнующей была его встреча в Петропавловске с верным другом П. И. Рикордом, начальником Камчатки, много сделавшим для улучшения жизни населения сурового края…

В 1819 г. «Камчатка» подошла к Кронштадту, салютуя славной крепости.

Головнин поселился в Петербурге на Галерной улице. Итоги своего второго — последнего — плавания он изложил в двухтомном сочинении «Путешествие вокруг света на шлюпе «Камчатка» в 1817, 1818 и 1819 годах».

И опять его потянуло в родной край — в Рязанскую губернию.

Согласно сведениям рязанской градской полиции «о проезжающих и отъезжающих» за 1820 г., «командир 2-го флотского екипажа капитан 1-го ранга Головнин прибыл из Петербурга в Рязань 30 апреля 1820 года».

К этому времени в отношении братьев Елагиных уже велось пятилетнее следствие по обвинению их в оскорблении Измайлова и «несоблюдении тишины» на дворянских выборах 1815 г.

По решению судебных органов братья Елагины — «яко беспокойного нрава люди» — содержались под караулом, они были лишены права занимать какие-либо должности и участвовать в дворянских выборах. А следствие велось так, что обвиняемые в своей жалобе на имя генерал-губернатора А. Д. Балашова писали: «У нас отнимаются и средства к оправданию».

Ввиду того, что Правительствующий сенат всякий раз требовал «дополнить следствие», дело это к прибытию В. М. Головнина в Рязань оставалось незаконченным. В тот же период (1816—1818 гг.) рассматривалось судом «Дело о неподчинении крестьян подполковнику Маслову». Этот противник Елагиных и друг Измайлова в своем объяснении суду писал, что купленные им «с аукционного торгу» крестьяне вышли из повиновения и подают «укоризные просьбы в неистовых будто бы мною поступках… неисправляют господские работы, нанося мне немалый убыток и великое оскорбление». Затем так пояснил причину неповиновения их: «Крестьяне мои уже как бы поврежденные или совсем испорченные во нравах своих».

В жалобе и показаниях крепостных крестьян Маслова можно прочитать, как тот же «высоконравственный» Маслов «чинит нам великие стеснения и оскорбления, а женскому полу беззаконие» (в деле имеются показания об изнасиловании Масловым трех крестьянок и о том, что помещик присылал своих людей в дома крестьян за их дочерьми).

Чем же закончилась тяжба крестьян со своим барином?

Зарайский уездный суд полностью оправдал Маслова, а в отношении крестьян (8 человек) вынес решение: «За делаемые ими помещику своему грубости и неповиновение… яко бунтовщиков… наказать плетьми и дать по пятидесяти ударов». Кроме того, суд приговорил трех «весьма вредных» крестьян «сослать двух по старости их лет на поселение, а последнего Никитина… буде годным окажется, отдать в рекруты…». Изнасилованные помещиком жены и дочери крестьян по приговору суда были наказаны плетьми, по двадцати ударов каждая, так как «веры им на основании Уложения 2-й главы 13-го пункта дать не можно, а уповательно таковые показания ими сделаны по злобе и внушению домашних своих, дабы сильнее огласить господина своего перед начальством в противузаконных поступках…».

Не лучше Маслова оказался и князь Данила Друцкий. Из года в год занимал он деньги у состоятельных лиц под заемные письма, но долг не платил. Даже у своей будущей жены, зарайской мещанки Авдотьи Чесариновой, захотевшей стать княгиней, еще до свадьбы занял 10 тысяч рублей. Позже и она написала на него жалобу вместе с другими кредиторами. Наконец князек промотал свое имение, так и не уплатив никому ни гроша.

Мрачными были впечатления Головнина от поездок в Рязань.

В 1821 г. он был назначен помощником директора Морского кадетского корпуса, где отличил и приблизил к себе будущего декабриста семнадцатилетнего мичмана Дмитрия Завалишина, преподававшего астрономию, высшую математику и морское дело. Это был не по годам начитанный, справедливый и деятельный офицер.

«…Нас, меня и Головнина,— писал в своих воспоминаниях Завалишин,— сблизило общее негодование против вопиющих злоупотреблений… мы наконец сделались друзьями, насколько допускало… огромное различие в летах. Я часто проводил у него вечера…»

Головнин руководствовался философией французских просветителей, утверждавших, что все люди от природы равны.

И сам он в одном из своих сочинений писал: «Обширный ум и необыкновенные дарования достаются в удел всем смертным, где бы они ни родились…» Не потому ли он потянулся к декабристам, бывал на вечерах у Рылеева и знал многих его гостей? По словам того же Завалишина, Головнин «был из числа тех, кто ускользнул от исследований Комитета, хотя и принадлежал к числу членов тайного общества, готовых на самые решительные меры». (Следует пояснить, что известны только близкие отношения Головнина с декабристами, но принадлежность его к тайному обществу, если не считать приведенного утверждения Завалишина, не установлена.)

И к этому человеку, не терпевшему лжи и насилия, в 1822 г. поступил запрос Рязанской палаты уголовного суда: «Произносили ли… Г. Г. Елагины в собрании дворянства во время бывших в Рязани 1815 года дворянских выборов непристойные и оскорбительные для чести бывшего Г. губернского предводителя дворянства генерал-лейтенанта Измайлова слова и в чем они заключались?»

Головнин составил и послал следующий ответ из Петербурга:

«На сие изъясняю, что по случаю многочисленного собрания дворянства, о коем здесь упоминается и по причине громких разговоров, производившихся между господами дворянами, находясь в некотором отдалении от места, где изъясняли Г. Г. Елагины свое мнение нащет Г. генерал-лейтенанта Измайлова, я не мог слышать всего, что они говорили, а другое по долговременности, может быть, позабыл; но помню, что означенные Елагины утверждали (но в каких именно словах и выражениях — точно не помню), что генерал-лейтенант Измайлов прибил дворянина, который на него подал за сие прошение; что он заслуживает того, чтоб его судили и посему не может быть предводителем дворянства; более же сего никаких оскорбительных слов не слыхал и сие готов по законам утвердить присягою…

Капитан-командор и кавалер
Головнин.
Декабря 29 дня 1822 года».

Показание капитан-командора 2

Согласно материалам дела, из более 200 допрошенных дворян только один Головнин кратко, но ясно и убедительно изложил обстоятельства «скандала в благородном семействе», в то время как другие дворяне, говоря языком суда, «отозвались непамятованием того за долгопрошедшим временем», «были в то время в другой комнате», «слышали шум, но от кого он исходил — не знают» и т. п. В показании же Головнина приведены слова Елагиных о преступных деяниях Измайлова (что, кстати, полностью соответствует показаниям Елагиных), а сами они никаких оскорбительных слов в отношении Измайлова не произносили.

Только так и мог высказать правду страстный патриот своей родины.

Оцените статью
Мои заметки
Добавить комментарий