На переломе XIX и XX столетий, вернее, в конце прошлого и начала нынешнего века Рязань прославили предприниматели – умные, энергичные и высокообразованные деловые люди, делавшие невозможное возможным. И пусть они жили не в губернском городе, а в ближних его окрестностях, отдельного рассказа о них из путеводителя, как слова из песни, не выбросишь. Есенин тоже не жил в Рязани, а сколько у города связано с его именем! К тому же, опыт этих людей может оказаться полезным и в наше сложное время, когда обретают цену предприимчивость и хватка, когда предпринимательство вновь набирает высоты, правда, набирает не всегда уверенно. И не всегда во благо Отечеству.
Иного рязанского жителя, дабы разжился чем-то новым о родной стороне, непременно надо снарядить в путешествие. Если не на край света, то хотя бы в Сочи. Чтобы там, прогуливаясь по дорожкам знаменитого дендрария, услышал от экскурсовода: творцом нетленной этой красоты был Худеков Сергей Николаевич, гражданин многих выдающихся качеств, прославленный и тем еще, что другой дендрарий, не уступающий по богатству Сочинскому, заложил и взлелеял некогда в селе Ерлино бывшего Скопинского уезда.
Скажем спасибо экскурсоводу и слегка поправим его. Сочи — город относительно молодой, в 1996 году отпраздновал первое свое столетие (вспомним: Рязани «перевалило» уже за 900). Думается, к тому моменту, когда Сергей Николаевич Худеков принялся обустраивать дендрарий в только что народившемся Сочи, за плечами у него уже был солидный опыт по созданию самобытного заповедника в среднерусской полосе. Речь идет об имении Ерлино. Вот что рассказывал «Иллюстрированный вестник торгово-промышленного прогресса России» (кладезь, а не журнал, заметить к случаю: яркие картинки, по преимуществу фотографии; рассчитанный на делового человека текст). Публикация из номера, датированного 1900—1901 годами:
«Село Ерлино отстоит от г. Скопина по Сызранско-Вяземской ж. дороге в 14 верстах и от ст. Кораблино Рязанско-Уральской жел. дор. в 16 верстах. Всей земли при имении 3500 десятин чернозема. Из них луговой 300 десятин и лесу 320 десятин, остальная земля — пахотная, при трех хуторах с разнообразными системами хозяйства При имении находится расположенный на 30 десятинах питомник (тот самый дендрарий) плодовых и декоративных деревьев и кустарников. Яблонь и груш, исключительно сортов, пригодных для средней полосы России, ежегодно продается от питомника до 20 тысяч штук в двухи трехлетием возрастах . В большом размере культивируются ремонтантные розы, выдерживающие зимы при небольшом прикрытии. При питомнике имеются на нескольких десятинах насаждения сортов корзиночной ивы, которая может отпускаться в большом количестве для корзиночных заведений.
Фруктовые сады, сдаваемые в аренду, разведены при с. Ерлине на 34 десятинах (тоже территория дендрария).
Главное внимание при хозяйстве с. Ерлина обращено на племенное животноводство; всякого рода домашний скот разводится в чистоте, снабжая русских хозяев чистокровными производителями. Чистота породы поддерживается очень часто выпискою из-за границ премированных животных.
Рогатый скот имеется следующих пород: а) симментальский; б) швицкий; в) оста-фрисландский; голландский; г) джерзейский и д) шортгорнский.
Свиноводство. Разводятся породы: а) большая йоркширская; б) средняя йоркширская и в) беркширская.
Овцеводство. Мясные английские породы: а) оскфордлауны и шропширдлауны.
Коневодство. Тяжеловозы шайргорсы и метисы от них с рысистыми.
Куроводство. При Ерлинском птичнике имеются куры 34 пород; гуси — тулузские, эмбденские и разные русские.
Утки — пекинские, руанские и другие.
Фазаны — разные, своего вывода.
Голуби — разных пород и преимущественно разные, почтовые.
Все перечисленные отрасли животноводства удостоены на разных выставках целым рядом золотых медалей и почетных наград…»
Тут, видимо, полезно остановиться, и не потому, что цитируемая выдержка пространна и утомительна (пространность не делает ее менее интересной), а единственно затем, чтобы задуматься и, быть может восхититься. По нынешним-то меркам, при существовании агропромышленных гигантов и супергигантов, три с половиной тысячи десятин — пустяк, мелочь, капля в океане. Но, обратите внимание, как напичканы они, эти десятины, флорой и фауной, каким многоотраслевым хозяйством было это имение в селе Ерлино. Земледелие. Животноводство. Садоводство и цветоводство. Подсобный промысел (корзиночная ива). Сдача садов в аренду… Попробуйте сыскать аналог среди существующих сегодня! А ведь ни тракторов тебе, ни комбайнов, ни прочей энерговооруженности. За работу, правда, платили хорошо, с удовольствием вспоминают местные жители: без начетов и без обмана, полновесной монетой.
Далее «Вестник прогресса» сообщал:
«Из приведенного перечня домашних животных усматривается, что ферма С. Н. Худекова занимается всякого рода животноводством, пригодным для сельскохозяйственных целей. Имея в виду затруднения, с которыми сопряжена выписка из-за границы чистокровных производителей, ферма поставила себе задачею снабжать русского сельского хозяина животными, хотя и рожденными в России, но с полною гарантией чистоты их породы… Осматривать ферму можно во всякое время года, причем о достоинстве и качествах пород животных охотно даются добытые из практики показания…»
Так вот, таким образом!.. Существовало имение не ради того, чтобы прокормиться его владельцу, а единственно для пользы русского сельского хозяина: помещика ли, крестьянина — не важно суть. Выписать, привезти из-за границы не всякому по плечу: за морем телушка — полушка, да рубль перевоз. А имение в Ерлино гарантировало и чистоту породы, и всеобщую доступность, и охотно консультировало покупателей. При этом работало имение не в убыток себе, хотя цены на все были божеские, а для малоимущих и начинающих хозяйствовать предусматривалась изрядная скидка.
Человек удивительней сметки и предприимчивости, Сергей Николаевич Худеков по натуре был просветителем, радетелем за Россию, за благо ее народа. С этих позиций и обустраивал свое имение, хотя была у него и другая, тоже пламенная, страсть: литература, журналистика. Но об этом — чуть позже, а теперь… Теперь самое время переместиться из Ерлино в Костино — в имение, принадлежавшее Николаю Яковлевичу Никитинскому. Пути тут немного: по той же Рязанско-Уральской железной дороге ста верст не наберешь. Ехать нужно на север, до станции Рыбное. Костино как раз между Рыбным и есенинским Константиновом в луга запало. Рукой подать.
«Король картофеля», «картофельный король» — так, не без юмора, прозывали в России Николая Яковлевича Никитинского. Но, кроме юмора, были к тому и серьезные основания. Берем в руки «Справочные сведения о некоторых русских хозяйствах» — издание департамента земледелия (Петроград, 1916 г.). На сотой странице читаем: в Костино «разводится картофель (на 12 десятинах) семенной до 400 различных сортов, выписанных из-за границы… Хозяйством получены многочисленные премии на сельскохозяйственных выставках за семенной материал, главным образом за коллекцию картофеля».
Отличительное и, без сомнения, драгоценное свойство такой вот литературы — ее приверженность к факту. Изложено сухо, на деловом языке предпринимателей, зато—правдиво! То есть без явной склонности впадать в эйфорию, завышать цифры, преувеличивать достижения качеств, печально прославивших нашу официальную статистику и документалистику. .
В другом подобном же печатном издании — прейскуранте за 1915 год —перечисляются 385 сортов картофеля, культивируемых в Костино и пригодных для разведения в России, на всех ее почвах: богатых и бедных, сухих и болотистых, черноземных, подзолистых, песчаных, торфяных.
Не менее любопытны воспоминания дочери Никитинского — Наталии Николаевны. Две ученические тетради в клеточку, карандашная скоропись строк. Картинки, эпизоды, впечатления, вынесенные из детства и ранней юности.
«… У отца,— вспоминает Наталия Николаевна, были опытные участки картофеля. Он сам скрещивал сорта и получал таким образом новые, а также выписывал из других стран: Америки, Японии, Германии, Англии… Он и меня научил любить землю, быть не белоручкой, не стыдиться любой работы.
Кроме плодового сада отец имел и вишню, и малину, смородину трех видов: желтую, красную и черную; крыжовник, спаржу, землянику нескольких сортов, а в парниках вызревали даже дыни и арбузы. На московских сельскохозяйственных выставках демонстрировал отец, кроме картофеля, крыжовник, смородину, спаржу, клубнику. Все было вдвое и втрое против обычных. Отец по-настоящему любил и знал дело…»
Не только любил и знал. Вся окрестная земля, крестьянская и помещичья, засевалась семенным картофелем, произведенным у Никитинского. А титул «короля картофеля» в России, присвоенный ему тогдашней печатью, свидетельствует, что достижениями селекционера пользовались за пределами уезда и губернии.
Пытливый ум, ищущая, беспокойная натура, Николай Яковлевич разработал технологию, пользуясь которой, картофель безбедно хранили в течение пяти-шести лет. Клубни в его подвалах не прорастали, не усыхали от потери влаги, не теряли вкусовых качеств, выглядели так, будто только что из борозды. Из той борозды не из нынешней нашей, когда на прилавках сморщенная, потерявшая товарный вид и вкус продукция.
В Костино по сию пору помнят беспредельную щедрость Николая Яковлевича. Построил школу для крестьянских детей. Квартиру для учителя. Библиотеку с богатейшим выбором литературы. Был прост и доступен: приходи любой, проси о чем угодно. На рождество затевал елку для всей окрестной ребятни, на масленицу веселые катанья. Летом школа превращалась в своеобразный детский лагерь, где малыши были и накормлены, и ухожены. Примечательно: в семнадцатом, когда вздыбленная Россия хмельно крушила все и вся («Изничтожим паразитов как класс!»), костинские мужики не тронули усадьбу, наоборот, выставляли караулы для ее охраны. Николая Яковлевича к тому времени уже не было в живых, умер незадолго до революции, и хозяйство вела его жена Ольга Ивановна. Так вот, мужики и просторный барский дом сберегли, и опытное поле.
В девятнадцатом на базе этого поля был организован семхоз. Вот важное для нас свидетельство из официальной публикации за 1923 год. «…Для разведения картофеля за основной материал был взят сортовой картофель, сохранившийся от бывшего владельца Никитинского, который культуру сортового картофеля поддерживал задолго до революции, получая материал как непосредственно от лиц, выводивших эти сорта (селекционеров — из Германии, Англии), так и от известных хозяйств и семенных фирм…»
А теперь, отодвинув в сторону архивные изыскания и свидетельства, прислушаемся к тому, что может поведать нам живой человек. К рассказу Пелагеи Дмитриевны Жировой (в девичестве Сизовой), старейшей жительницы села, своими глазами видевшей и расцвет, и закат костинского имения. Пелагея Дмитриевна давным-давно разменяла девятый десяток, но память ее ясна, речь по-деревенски чиста и образна.
Грамоту Пелагея Дмитриевна — в детстве и отрочестве, разумеется, Полятка — постигала как раз в школе, построенной Николаем Яковлевичем для крестьянских детей. Запомнились ей и ласковая мудрость учителя, не обижавшего ребятишек, и завтраки с обедами, столы для которых накрывались в просторной учительской. Кормили школьников «от живота», то есть в порциях не ограничивали. На столах, кроме борщей и каш, гречневой и пшенной, обязательно были белый (ситный) хлеб, сливочное масло, сахар к чаю, всевозможные кисели и компоты из фруктов, которые .собственно, произрастали за окошками школы.
Однажды маленькая Полятка опрокинула на себя кружку с кипятком. Случилось это хотя и в школе, но во время каникул, когда дети становились полновластными хозяевами вместительного дома: классы переоборудовались под комнаты игр и развлечений, под спальни для самых маленьких. Врачевала девочку Ольга Ивановна, жена Никитинского: мазала ожоги какой-то мазью, накладывала бинты. Девочке было больно: капризничала, вырывалась из рук, сдирала повязки, о чем позже сожалела всю жизнь. Остались шрамы от ожогов, но только на тех местах, которых из-за ребячьего каприза и нетерпеливости не коснулась рука целительницы с чудодейственной мазью. Тут, попутно, необходимое уточнение: снадобье это, а про него и ныне говорят, но секрета, увы, уже никто не помнит, приготовлялось из трав и кустарниковых ягод, культивируемых в имении.
Школьная программа, разработанная Никитинским, предусматривала и обязательные уроки труда. Все — исходя из обстановки, из сезона: прополка, к примеру, или сбор ягод. Работали ребята по принципу «кто сколько сможет», конкретных заданий, каких-то загодя определенных норм не было. Но, вспоминает Пелагея Дмитриевна, не было среди детворы и завзятых лентяев, бездельников. Вырастали-то все в крестьянских семьях, следовательно, сызмальства научались любой — и самой нелегкой работе тоже. А еще — наглядный пример старших. И Николаи Яковлевич, и Ольга Ивановна ложились позже всех в селе, вставали — тоже раньше всех, чему и крестьяне немало дивились. Не существовало заботы, которой бы они чурались: пахать и копать землю, пилить и колоть дрова, косить траву, запрягать лошадей, метать сено в стога. Да что родители! Наталья Николаевна, дочь Никитинских, о записках которой шла речь выше, со всеми наравне и картошку протяпывала, и аккуратно не повредить бы, не сжечь, положив лишку, подкармливала удобрениями цветы, и в луга с косой выходила. При всем при том не лишена была и этакого романтического ореола: барышня, как тогда говаривали, играет на фортепьянах. Изъясняется на иностранных языках, уверенно держится в седле. То есть типичная веточка на генеалогическом древе древнего аристократического рода. А род-то как раз был не аристократический — самый что ни на есть разночинный, только в 1909 году жаловали Николая Яковлевича дворянским званием. «За заслуги перед Отечеством» — отмечалось в императорском указе. Что ни говори, а поняли, оценили.
Помнит Пелагея Дмитриевна и знаменитые никитинские подвалы, в которых картошка — без ущерба вкусу и качеству — хранилась в течение пяти-шести лет. Достигалось это за. счет вентиляции и постоянного режима температуры в помещениях, а также благодаря обилию полезных трав, которыми заполнялись хранилища.
Не то в конце двадцать девятого, не то в начале тридцатого к Ольге Ивановне пришли костинские мужики. Извини, матушка, сказали, тут власти порешили выгнать тебя из имения. Но мы на своем сходе перерешили ихнее указание, так постановили: выбирай себе пару лошадей, какие приглянутся, и лучшую комнату в доме для прожитья, а остальное — обобществим, деваться некуда. И еще, на нас можешь надеяться, помереть с голоду тебе не позволим — прокормим… «Спасибо на добром слове,— поблагодарила мужиков Ольга Ивановна,— только мне уже ничего здесь не надо. Единственная у меня к вам просьба: довезите нас с дочерью до станции, помогите сесть в поезд на Москву». А на вокзале, прощаясь с жителями Костина, которые пришли проводить ее, сказала: «Берегите имение, теперь оно целиком ваше…»
Так рассказывает Пелагея Дмитриевна Жирова. И, прежде, чем оборвать нить воспоминании, одаривает историей, похожей на сказку:
— Весной дело было. Ехал поезд по России, картошку из Костина к царскому столу вез. И беда случилась, авария: опрокинулись вагоны. Картошка-то и рассыпалась. Время, сказано, весеннее, страдное, самая пора садить ее. Окрестные, кто возле жил, картошку пособирали и посадили. Уродилась такая богатая и вкусная, что слава про нее от деревни к деревне пошла гулять. Так тот сорт по всей России и распространился, от Николая клича, царство ему небесное, кормильцу! А было это, милые мои, еще на исходе того — прошлого века…
Что добавить к рассказанному Пелагеей Дмитриевной Жировой? Разве вот это, неоспоримое: легенды на пустом месте не рождаются. Костинские старожилы пребывают в твердом и единодушном убеждении: картошку сорта «лорх», в селе разводили задолго до того, как обрести ей нынешнее свое прозвание. Вслушаемся в исповедь профессора Тверитнева, бывшего первым директором Рязанской областной школы садоводов, учрежденной на территории совхоза. Вот что писал Филипп Григорьевич:
«… После Октябрьской революции хозяйство Никитинского не подвергалось погрому, народ берег все сооружения и коллекцию картофеля. В самом начале двадцатых годов в хозяйство прибыл Лорх Александр Григорьевич, которому была представлена вся коллекция сортов, собранная Никитинским. Лорх А. Г. воспользовался коллекцией и документами и частично вывез их…»
Опись сокровищ, добытых Лорхом в бывшем имении Костино, хранилась в институте картофельного хозяйства до недавних пор. Может, и сегодня цела. Пригодилось, значит, наследие селекционера. И, однако, напрасное дело, пустые хлопоты — искать в современных справочниках и энциклопедических словарях имя «картофельного короля» Николая Яковлевича Никитинского. Все, что сказано о нем в этом очерке, почерпнуто в архиве Татьяны Владимировны Шустовой, рязанского краеведа. По крохам, по крупицам воссоздавала она биографию селекционере. Великое ей спасибо за доброту и многотерпение сердца.
