Старые нравы. Картинки первой четверти XIX в
На средства рязанского богача Гаврилы Васильевича Рюмина достраивался второй ярус соборной колокольни. И часто старику не спалось: «В каком там виде сооружение? Процветают среди строителей плутовство и лихоимство. Не присмотришь сам да не припугнешь — дело и не движется».
Дым из труб деревянных домов (каменных было мало) поднимался над Рязанью. Звонили колокола.
На другой день пара красивых коней легко, как по воздуху, несла карету к Успенскому собору Рязанского кремля. Двое рослых лакеев выводили Рюмина из кареты.
Тяжелый и грузный (он болел подагрой и страдал от опухолей суставов), Гаврила Васильевич размашисто крестился, а к нему уже спешил подрядчик и докладывал о ходе работ.
— Не тарахти,— хмурил Рюмин косматые брови.—
Говори толком: скоро ли со вторым ярусом покончишь?
Подрядчик чесал в затылке, называл время и слышал в ответ:
— Ну, братец, как говорится: давши слово — держись! Не урони чести своей — взыщу по всей строгости.
Хотя Гаврила Васильевич с трудом расписывался и читал только векселя, его пригласили в духовную семинарию на публичный экзамен.
Он прибыл с опозданием. Начальство бросилось встречать: ректор и инспектор подхватили его под руки, и Рюмин вошел в зал, с трудом передвигая ноги. Все встали и замерли в молчании.
Он принял благословение от величественного архиепископа Феофилакта и сел рядом с ним. Движением головы Рюмин дал знак садиться, и экзамен продолжался.
Обремененный годами и недугами, старик Рюмин начал дремать, но вдруг раскрыл глаза, откинулся на спинку высокого резного стула и сказал экзаменующемуся:
— Будет тебе молоть чепуху-то… Вот что скажи…— и стал задавать вопросы, приведшие в замешательство не только семинаристов, но и профессоров.
Насладившись беседою с учеными людьми, он напомнил преосвященному о предстоящем богослужении по случаю возведения второго яруса соборной колокольни и уехал домой.
В назначенный день при большом стечении народа на Соборной площади состоялось торжественное богослужение. Сам губернатор при всех орденах приехал в блестящем экипаже в сопровождении полицмейстера и двух жандармов. Собралось почти все рязанское духовенство.
Отслужили молебен.
Затем добровольцы из горожан под руководством кузнецов сняли все 23 колокола с небольшой старой колокольни, чтобы поднять их на новую. Начали с большого колокола в 500 пудов. И хотя Феофилакт окропил его святой водой, колокол упорно не желал подниматься на новую колокольню.
— Хлипкий народишко собрался,— объяснил неудачу владыка и приказал вызвать на утро семинаристов. На другой день ученики разных классов — богословы, риторы, философы, здоровенные и длинноволосые, в сюртуках и брюках из «дикого сукна», прибежали табуном.
Подходил и сплоховавший народишко — горожане.
Семинаристы дружно взялись за ворота и веревки.
Из толпы кричали:
— Не надорвитесь, кутейники!
— Им архиерейские жеребчики помогают! (Так в народе называли архиерейских певчих.)
— Ха! — указывал один из парней на семинариста.—
Глядите: умирает от натуги, кутья прокислая!
Эти замечания не на шутку озлобили семинаристов, и они, к удивлению собравшихся, подняли большой колокол. Посрамление горожан было полное.
Феофилакт поблагодарил воспитанников за успешную работу и пригласил их в последующие дни поднимать оставшиеся колокола. Они же, ободренные успехом и похвалой владыки, затеяли такую перебранку с горожанами, что дело дошло до кулаков.
Семинаристы первой половины XIX в. воспитывались в условиях, где жестокая порка и колотушки были обычным явлением, так что в отношении драк это были люди замечательно закаленные. Среди них имелось немало и таких молодцов, которые могли бы украсить первые шеренги гренадерского полка.
Раздались боевые крики:
— Стройся, ребята!
— Лупи!
— Напирай!
Семинаристы, действуя сомкнуто и дружно, разбили в пух, как они потом хвалились, весь город. Горожане решили отомстить за свое поражение и в каждый из последующих четырех дней, в течение которых поднимали оставшиеся колокола, вступали в бой со своими недругами.
Кулачные бои происходили на площадке между Успенским собором и колокольней. Феофилакт не только не препятствовал этому, но с живейшим любопытством наблюдал за ходом сражений, находясь на галерее собора в окружении белого и черного духовенства. Место удобное — к галерее примыкал ход в архиерейский дом, куда Феофилакт, не желая быть замеченным посторонними, мог скрытно уйти. Кроме того, он закутывался в теплую рясу, имея на голове священническую шляпу, так что со стороны трудно было предположить в нем архиерея.
— Кто же это там куда как славно бьется? — спрашивал он, указывая на рослого, стройного семинариста.
— Ученик последнего курса Глебов,— отвечали ему.
— Славно, славно! А каковы его успехи в семинарии?
— Один из первых по наукам. Но…
— Что такое?
— Крутого нрава. Непослушен.
— Все же молодец, каков молодец!
Ректор духовной семинарии Иероним, он же настоятель Спасского монастыря, услышав крики с поля боя, возмутился. Он вышел из монастырских ворот, высокий,
в рясе и клобуке, сердито стуча посохом и бормоча:
— Нечестивцы! Перед святым храмом бесчинство творят! Вот я вас! — И даже погрозил толпе посохом. Но тут же встретилась ему маленькая старушка, заговорила торопливо:
— Ваше высокопреподобие! Владыка Феофилакт там, на соборной галдарее-то…
— Там? — оторопел Иероним.— Неужто?
— Сама видела… Охотник он до этих самых побоищ…
Иероним повернулся и скрылся за каменной оградой монастыря.
День за днем проходили бои, заставлявшие горожан отступать за колокольню, спасаясь бегством через мост и овраг. Но однажды горожане собрали большие силы и оттеснили семинаристов на архиерейский двор, позоря их при этом бранными словами. Феофилакт решил унизить кичливых победителей.
Зная, что протодиакон Василий и его сыновья — диаконы Мартын и Никанор — обладали необыкновенной силой и могли обратить поражение в победу, он позвал силача протодиакона и спросил:
— А что, Василий, можно прогнать этих непрошеных гостей?
— Как же не можно, ваше преосвященство,— загудел колоколом тот,— уж только позвольте. Я пойду вперед, а мои Мартышка и Никанорка пусть с боков защищают, чтобы кто-нибудь сзади не напал.
Разрешение было дано.
Охраняемый верзилами-сыновьями, могучий протодиакон Василий, подобно кораблю, вломился в толпу горожан, и все трое стали валить своих противников направо и налево.
Воспрянувшие духом, семинаристы заорали:
— Давай!
— Ломи-и!
И бой разгорелся с небывалой силой.
На шум и крики стекались любопытные: шли, бежали, ехали в колясках. Но бой уже заканчивался.
Горожане не выдержали пудовых кулаков силачей и напора семинаристов. Жестоко теснимые, они обратились в бегство через узкий мост. Несколько любопытных, сбитые людской волной, полетели в овраг, и вскоре на Соборной площади остались лишь следы сражения: утерянные шапки и картузы да пятна крови и выбитые зубы…
Звонили колокола.
Благовест разносился по всему городу…
Феофилакт Русанов занимал кафедру Рязанской епархии с 1809 по 1817 г. Вне церкви одевался щегольски. Любил светское общество, и все были в восторге от него, особенно дамы. Одна из них как-то сказала ему:
— Ах, ваше высокопреосвященство! Зачем, зачем вы пошли в монахи! Вы были бы прекрасный светский кавалер!
— Зачем я пошел в монахи? На это были свои причины,— ответил он и, улыбаясь, добавил: — Думаю, меня едва ли бы стали считать прекрасным светским человеком. Вот, извольте видеть! — он снял клобук и погладил ладонью свою плешивую голову.
В воскресные и праздничные дни к Феофилакту в архиерейский дом валом валила рязанская чиновничья и купеческая знать. Пили чай, потом оставались избранные на водку и закуску.
Хозяин любезно приглашал гостей к столу:
— Милости прошу отужинать!
Гости пили разные водки, настойки и вина, ели икру зернистую и паюсную, рыжики соленые и уху стерляжью…
И обычно рядом с владыкой сидел именитый купец Гаврила Васильевич Рюмин.
— Каково сегодня ваше здоровье? — осведомлялся хозяин.
— Томлюсь под игом старости и удручен болезнями. Так всякий день. Однако не ропщу.
— По-евангельски поступаете: роптать грех.
Феофилакт умел сказать каждому приятные слова, и тост за тостом произносились в честь владыки.
А после ужина перед гостями представали архиерейские певчие, вызывавшие восторг собравшихся.
— Превеликое получил удовольствие! — сказал как-то Рюмин.— Особенно один певчий у тебя… небесный голос,— и он в блаженстве закрыл глаза.
Феофилакт позвал этого певчего:
— Хочу наградить тебя за талант и усердие. Говори, чего хочешь?
— Ваше высокопреосвященство,— рухнул на колени детина.— Единственная и всепокорнейшая у меня просьба: произведите родителя моего, причетника, во священники.
— Вон как! Но это против правил. Впрочем, сделаю ему экзамен, приходи с ним завтра.
Причетник держал экзамен перед владыкой в присутствии своего сына, тот даже помогал отцу в чтении и пении. Старик явно не был готов к принятию сана священника, но Феофилакт сделал его попом из уважения к сыну и Рюмину.
Он поднял упавшего ему в ноги новоиспеченного священника и сказал:
— Смотри, будь исправен, а иначе так же скоро расстригу, как постриг!..
Звонили колокола.
Благовест разносился по всему городу…
