Есть и поныне небольшая деревушка Волошино, что неподалеку от Александроневска. Когда-то здесь проходил перетаск, волок, переволок на том кратчайшем месге, где ближе всего содвигались две реки — Хупта и Становая Ряса, где ближе всего, этот волок как бы служил мостиком по суше меж Черным и Каспийским морями. Именно через этот перешеек проходил Великий варяжский торговый путь «из варяг в греки». Здесь переволакивались торговые суда новгородцев, тверичан, псковитян и варяжских купцов…
…Холодный осенник поливал наскоком пройдется мокрой поступью по осклизлой дороге, набьет мокротой и без того набрякшие шкуры на шапках и, словно жалея, дает передышку спрятавшимся под шкурами переволочиками. Те—скорее костры жечь. Натощак в ненастье совсем худо. Дрожь по телу проходит. И рады бы разъехаться сватажившиеся переволочики по домам, под теплый кров. Рады бы. Да нужда не пускает. Вот-вот на переволок купеческий караван прибудет. Купцы за переволоку посуху от реки до реки щедро серебром расплачиваются. Всего-то трудов поднять вагами нос груженой лодии, подкатить под лодию колеса на оси, то же самое под корму, впрячь тройку лошадей и поприща два везти судно посуху, а потом опустить его в воду. За день всего-то. Зато хороший заработок. Потому и едут смерды из сельцов и селищ вначале две-три артели трудились, затем их стало шесть по числу переволоченных на Курск судов.
Едут на заработки из ближних селищ: Благих, Ольховки, Якимца. Едут и не из близких: из Бедного, Лопоткина сельца, Березового Ржевца, Лихарево Тож. Каждая артель норовит первой сговориться с купцами. Иной раз за право перевоза на всю реку крик, ругня, переходящая подчас в кулачную потасовку. Явно не хватало единовластия. И тут в Якимецкой артели появился Тимофей-кочкарь. Он хоть не успел бородкой обзавестись, но покорил всех мирным настроем, рассудительностью и смекалкой. На общей сходке и выбрали его старшиной переволока. Теперь он устанавливает черед каждой артели, со всеми оговаривает единую плату за перевоз.
После очередного лихого наскока дождливой тучи из своего шалаша вышел Тимофей. Внимательно обозрел речной путь — нет ли каравана? Затем прошелся по чавкающей дорожной грязи, вскинул вверх голову и пуще забеспокоился. Низко наползла туча, до земли роняя белесый прогнувшийся хвост. Так и есть — на снег перебивает! Теперь, гляди, еще и стужа.
Невольно заскреб затылок: укрыться бы в свою родную полуземлянку-полуизбу! И тут его осенило: «А что, если?..»
Он стремглав бросился в шалаш. Оттуда вместе с ним выбежали ватажники кто с топором, кто с ножом, а то и веслом, и все накинулись на ближайший взгорок. Комья сырого чернозема полетели по сторонам. Вот и сухая земля, а там и глина пошла. Углубившись в рост человека, они затем нарубили в тянувшемся вдоль реки лесочке крепких жердин — уложили их поперек котлована. С шалашей снялишкуры и плотненько, с покатцем, уложили крышей. Сыпь теперь снег — из земли тепло пробивается!
Соседи-артельщики сделали то же. С этих землянок начался починок, переросший потом в сельцо. Это потом. А теперь Тимофей нутром чуял: «Быть ныне каравану!». Вылез наверх. Снежинки, едва достигнув травы, таяли и будто прятались в ее дебрях. Река пустынна, даже перелетные утки попрятались в закутки береговой поросли.
Из соседней землянки вылез ватажник Трегуб и зыркзырк то по реке, то с оглядкой на Тимофея. Глазки, неспокойные, вороватые. Говорят, Трегуб слаб на руку. Словом, потайный тать. Уже не раз купцы с иском приставали: то двуручные амфоры с египетскими жрицами исчезнут, то холщевый мешочек с бисером пропадет, а то и бронзовых зеркал не досчитаются.
Первым увидел караван Трегуб. Он тут же нырнул в землянку. Заело Тимофея: «Нет, чтобы мне первому знак подать — а он шасть своих будоражить!»
Тимофей посмотрел на небо. Тучи приподнялись. За ними на самом верху неба пряталось солнце. «Успеем!»— подумал. Насчитал в караване шесть судов. «Не иначе как два, а то и три купца объединились воедино!». Ватажники уже побежали ловить на лугу лошадей. Покати стояли у берега наготове.
Суда шли под четырьмя веслами парами весел. «Нелегок груз»,— оценил Тимофей. На носу судов толпились люди. Все при щитах. Сбоку приторочены мечи. Копья с железными наконечниками рядком стояли у навеса лодии.
Как только первое судно приткнулось к берегу, с него сразу же сошел молодцеватый купец с мечом в ножнах. Тимофей уже ждал его у берега причала. Переговаривались, поглядывая на солнце. Цена перевоза — гривна за тяжелогруженое судно и полгривны серебренниками за недогруз — устроила обоих.
Обычно хлопоты переволока начинались с утра. А тут Тимофей убедил тверича, что сумеет переволочить суда до темноты, если суда сразу с воды установить на долевые покати и на колеса.
Случилось так, что последнее судно перевозилось артелью, где ватажил Трегуб. Хотя и пытался он прикрыть свою нервическую зевоту ладошкой, но бегающие глаза его выдавали нечистые намерения. Выбрал-таки момент Трегуб: незаметно выдернул чеку из оси заднего колеса. Не проехали и сотню шагов, как колесо соскочило. Под тяжестью судна хрястнула ось. Заминка привлекла внимание Тимофея. Он прибежал от головного судна. Потрогал переломанную ось, поискал чекушку, выразительно посмотрел на Трегуба и заверил купца: «Опустим на воду первую лодию и на освободившемся «роспуске» — к вам на выручку».
Купцы, уверенные, что до темноты они войдут в воду, расположились на полуденник. У лодии разложили скатерку со снедью дорожной. Но тут их спокойную трапезу прервал истошный крик Трегуба:
— Смотрите, смотрите! Они бьются насмерть!
На ближнем взгорке, у норы, два енота гонялись друг за другом. Они, широко открыв рот, забавно подпрыгивали, слегка покусывались.
— Зачем кричал? Они же играют,— с укором сказал один из купцов, пытаясь найти глазами кричавшего Трегуба. Но Трегуба почему-то не было видно. Вдруг купец, вытянувши шею, стал прислушиваться. Внутри навеса лодии что-то шуршало. Два гребца бросились внутрь судна. Раздались крик, брань, глухие удары и вопли о пощаде. Гребцы за Шиворот выволокли Трегуба с ворованной штукой ткани в руках. Когда возвратился Тимофей с роспуском ходка, то увидел связанного Трегуба. На его шее хомутом висела штука паволоки.
..На берегу Хупты купцы честно расплатились с переволочиками, при этом не приминув предъявить иск за прошлые кражи:
— Дорого, очень дорого стоят бронзовые зеркала!
Артельщики понимали — за воровство на переволоке они по-черному прославятся у дальних и ближних купцов. Потому тоже честно всем миром решили: «Вору отработать у купцов стоимость краденого». Купцы определили цену краденого в год работы на судне гребцом.
Прошел год. Ни тех купцов, ни Трегуба артельщики больше не видели. Пронские купцы говорили, будто видели тверского купца, плавающего по Волге в Булгарь, с гребцом, прикованным к лавке судна.
