Какое это счастье — гостить у матери! Еще окончательно не проснувшись, Виктор чувствовал привычный тихий уют родной избы. Ощущал и мягкость пуховой перины, и весомость одеяла, сшитого из пестрых квадратиков…
— Проснулся!
Мать подходила с радостной улыбкой. Разрумянившиеся ее щеки были выпачканы мукой. Из-под платка выбилась седая прядь — знак раннего вдовства.
— А солнце уж кочергой не достать, — пошутила.
— Встаю, мам! — улыбнулся Виктор. Резким движением, словно откидывая постельную лень, Виктор отбросил одеяло, вскочил и сделал несколько энергичных движений.
После завтрака спросил:
— Мужские дела в доме найдутся?
— Отдыхай, сынок, сама управлюсь. Дров если наколоть…
Руки Виктора соскучились по привычному труду — березовые поленья со звоном разлетались в разные стороны. Потом он заглянул в сад. Сад заметно повзрослел, но изрядно зарос. Под яблонями натоптано вкривь и вкось. Заметны недавние срезы веточек — заяц похозяйничал! — кормился перед рассветом… Наверняка залег невдалеке. Виктор загорелся азартом охоты. Сбегал домой, отыскал ружье, надел овчинный полушубок и на лыжах побежал по заячьему следу.
След пошел по задворкам. Вот здесь заяц сделал стойку. Видимо, вслушивался в звуки, идущие из старого сада и большого дома. Кто-то вспугнул трусишку… Вот далекая скидка в сторону, и заяц широкими прыжками умчался в даль поля. Мчался, видно, без оглядки, словно за ним гналась борзая или преследовала по пятам дурная слава этого большого дома. Знал и очень даже знал этот дом Виктор. Колко шевельнулась ревность. В этом доме жил его школьный товарищ Тимошка Макаркин. Это он отнял у Виктора его первую любовь. И кареокая Лариска с вечными завитушками-завлекалками над лбом тоже любила Виктора. Да, видно, некрепкой была ее любовь. Уехал в институт учиться Виктор. Не устояла Лариска против настырных ухаживаний Тимошки. А, может, захотелось пожить в большом новом доме, недавно выстроенном Тимошкой. Ее-то родная ветхая халупка вот-вот развалится. Но в новом тимошкинском доме, так же как и в несчастливом старом, счастье не прижилось.
Когда-то тут, в старом доме, проживал священник отец Макарий. В тридцатые годы к дому подкатил «черный ворон». Вошедший в кожаной тужурке проговорил тихо, но властно:
— Собирайтесь.
Уже на выходе из дома священник шепнул провожавшему его домочадцу келарю Репкину:
— В саду клад…
Долго держал в себе тайну схорона келарь. То ли оттого, что за укрытие золота на усадьбе дома ему грозит тюрьма, то ли из-за казусного случая, когда таинственный перешепот тихо, с оглядкой прополз по селу: звонарь, мол, Ванька Акимов, когда начали зорить церковь, украл золотую чашу. Прослышал он, что в Ряжске принимают золотые вещи в «Торгсине». Молотком сплющил изящную вещь. Приемщик «Торгсина», осмотрев бесформенный кусок золота, начал с придиркой расспрашивать: «Откуда да у кого?» — и все напирал на Ваньку, как на вора. И для устрашения деревенского простака даже крутанул ручку телефона, якобы в милицию… Ванька не стал ждать грозного милиционера, оставив кус золота в руках у возмущенного приемщика, он бочком-бочком и подай бог ноги. Так в страхе прошагал двадцать пять верст до Просечья.
…И только перед своей смертью келарь открыл своему сыну Тимошке тайну схорона. Год за годом, прячась от людского глаза, по ночам Тимошка искал клад в саду. Весь сад перекопал. Даже выкопал две яблони. Но клад не давался. Знать, наврал отец Макарий. И все-таки клад дался. И совсем не в том месте, где искал.
Как-то выкорчевывал пень старого осокоря — и под лопатой что-то звякнуло. Выкопал подозрительно тяжелый чугунок. Клад! Накрыв полой пиджака, чтоб соседи не увидели находку, побежал с нею домой. Из чугунка извлек кожаный мешочек и вытряхнул на стол. Сладко колыхнулось сердце. Зазвенели золотые монеты. Раздвигая трясущимися пальцами горку монет, среди пятерок и десяток Тимошка находил и семи с половиной и пятнадцатирублевки. Монету двадцатипятирублевого достоинства даже подбросил на ладони:
— Ого, какая крупная!
А вскоре в Ряжске Тимошка нашел дантиста…
На удивление всегда безденежных селян Тимошка на месте старого построил новый добротный дом. Но дармовые деньги оказались сатанинским подарком. Пристрастился Тимошка к спиртному. Пошли семейные раздоры. В народе — слушок: «Знать, дом без «хозяина» — домового — охранителя очага. Потому сатана-паскудник в нем поселился и там бяки творит».
…На безоблачном небе, как начищенное, ярко светило солнце. Вокруг расстилалась белая парча. Виктор не удержался, зацепил пригоршню блесток, близко стал рассматривать. В ладони сверкали причудливые снежные ромашки.
…След зайца уводил все дальше от села. Когда Виктор пересекал речушку, то вначале нашел опасное место, где били родники. Виктор покатил дальше на своих легких лыжах. В лесу ему хорошо думалось.
…Началось все с лекции по физиологии растений. Лекцию читал профессор Дунаев, славившийся умением преподнести, как говорится, на блюдечке даже скучный материал. Студенты других курсов «шли на Дунаева» — послушать его лекцию. За кафедрой профессор артистически преображался.
— Брачный союз зеленого листа и луча солнца рождает энергию, благодаря которой жив человек. Но фотографическая возможность зеленого листа мизерна. Энергия луча улавливается только на два процента! Представьте себе, что бы случилось в растительном мире, если бы зеленый лист усваивал лучистую энергию хотя бы на десять процентов! Это значит, растительный мир полей, садов, лугов увеличил бы биомассу в пять раз! Полное изобилие продуктов! Профессор сделал паузу, затем поднял руку вверх, резанул ей сверху вниз, убежденно произнес:
— Уверен, найдется человек, который проникнет в секрет зеленого листа!
Эта лекция и определила жизненные устремления студента Виктора Рублева и он вполне серьезно задался целью подчинить всего себя науке. С тех пор он перечитал труды многих ученых по физиологии растений и очень дотошно — труды мага по фотосинтезу — великого Тимирязева. Для диплома Виктор выбрал тему: «Гигантизм растений, связанный с фототропизмом дальневосточного региона».
Дунаев, перелистывая его работу, сказал:
— Очень интересно, молодой человек, очень интересно. Тут попахивает настоящей наукой.
В аспирантуре, работая над диссертацией на эту тему, он часто спорил с Дунаевым о тайнах зеленого листа. Решение поехать в командировку на Дальний Восток возникло само собой. Виктор облазил Сахалин, чуть не заблудился в растительных джунглях на одном из Курильских островов, основательно поездил по Камчатке и нашел-таки ключ к секрету зеленого листа. Изучая результаты анализов, Виктор пришел к выводу: количество биомассы растений пропорционально зависит от наличия до сего неизвестного сложного химического соединения, стимулирующего гигантизм растений.
Этот стимулятор он назвал пока условно: «рубелин». Больше «рубелина» в почве — соответственно зеленый лист увеличивает объем фотосинтеза. Просто и убедительно. Все великое в конце концов становится простой истиной. Он даже представил, как самолеты рассеивают по полям «рубелин», изготовленный по его формуле, и сейчас, идя по следу, он прокрутил все это в мозгу…
Вдруг кто-то шарахнулся в сторону. Это, отбрасывая хвост трубой, удирала лиса. Вот и разгадка странных следов! Лиса была ранена и бежала на трех ногах, больная нога волочилась и чертила по снегу. Ей бы отлежаться, пока нога не заживет, — да голод не тетка! Лиса остановилась, настороженно посмотрела на охотника и опять ударилась в бег. Озоруя, Виктор крикнул ей вдогонку:
— Ну куда попрыгала! Дохлых не трогаю!
Веселый задор от встречи с лисой еще не погас, когда Виктор интуитивно почувствовал опасность. Осмотрелся. Дул крепкий ветер. Заметно холодало. Темнело на глазах. Ах, вон оно! С севера наплывали мрачные полчища туч. Заметно надвигалась буря. Виктор ускорил шаг. Вскоре вышел на накатанную санями дорогу. Впереди речка. А тут рукой подать — его село.
Вдали послышался гул трактора. Тарахтенье приближалось. Уступая дорогу, Виктор с неудовольствием наблюдал, как гусеницы трактора рушат зеркальный глянец санной колеи. В кабине, неестественно жестикулируя руками, осоловело смотрел по сторонам чумазый тракторист. При этом он с видимым удовольствием выкрикивал какую-то нескладушку.
Явно навеселе!
Лицо показалось знакомым. Так и есть — Тимошка Макаркин! Узнал и его Тимошка. Трактор остановился. «Подвезти хочет!» — подумал Виктор. Но Тимошка тупо смотрел в его сторону, что-то соображая, затем, лихо заломив шапку, включил фары, рванул трактор вперед. Не снизил он ход и на повороте со спуском на речку. То ли хотел выхвалиться перед ученым односельчанином, то ли не справился с управлением. Трактор, сойдя с дороги, направился напрямую через речку.
— Стой! Стой! Там родники! — пытался перекричать грохот Виктор. Но трактор неотвратимо двигался к опасному месту и как-то сходу, легко взломав лед, ушел под воду. Лишь жуткой отметиной торчал оранжевый верх кабины. Стряхнув секундное оцепенение, Виктор стремительно помчался к месту происшествия. И пока катил с берега, успел увидеть, как мертвенным светом просвечивается вода подо льдом от включенных фар.
Сбросив полушубок, пиджак, Виктор, не раздумывая, прыгнул в воду. Жгуче-холодным охватом стянуло тело. С трудом выволок обмякшее тело Тимошки. «Скорее, скорее», — подгонял он себя.
Виктор знал, как откачивать утопленников. Положив Тимошку животом на свое колено, слегка вытащив язык, он надавил ему на живот. Изо рта полилась вода. Затем перевернув на спину, стал делать ему искусственное дыхание. Раз за разом скрещенными ладонями нажимал на грудь — аж руки устали, а Виктор все шептал: «Ну, давай же, оживай скорее!»
Наконец на лице Тимошки дернулись веки. Хрипло и надсадно забил кашель. Этим звукам Виктор обрадовался, как подарку. Но холод от смерзшейся на ветру одежды быстро остудил его радость.
Вовсю разгулялась непогода. Густо тащила поземка. Наскоро соорудив из лыж и ремня подобие волокуши, надев на дышавшего с пристоном Тимошку свой полушубок, закопав ружье в снег, он двинулся по полузаметенной дороге.
Надетый поверх мокрой рубашки пиджак не защищал от морозного, до костей пронизывающего ветра.
Бегом, бегом! Только в беге спасенье!
Ему и казалось, что он бежит. Но на самом деле в месиве снега быстро выдохся и еле-еле передвигал ноги. Волокуша тянула назад. И вот он понял — силы оставляют его. Он может не дойти…
Подсознательно вкралась мысль: «Бросить Тимошку. Спасаться самому». Виктор даже остановился от этой мысли. Последовала другая: что потеряет мир, если не станет в нем Тимошки? Непутевый семьянин-выпивоха — жена и та сбежала. А он, Виктор, — молодой ученый, открывший формулу «рубелина»? На чаше весов — две жизни… Где-то когда-то даже дискутировали по этому поводу. Кто нужней людям — того и нужно спасать!
И вдруг Виктор испугался самого себя. Как могло такое прийти в голову? Там, за твоей спиной, — человек, а ты, мечтающий облагодетельствовать человечество, хочешь бросить человека — Тимошку, которого знаешь сызмальства! Не бывать этому, не бывать ему, Виктору, подлецом! Он сделал шаг, потом еще и еще шаг.
— Врешь! — кричал он то ли пурге, то ли собственной слабости, кидающей его обессиленное тело из стороны в сторону. — Врешь!..
Невдалеке от села их, полузамерзших, подобрал трактор-молоковоз.
…Через две недели Виктор стал собираться в Воронеж. Зашел Тимошка. Попрощаться. Под укоризненным взглядом матери, державшей в руках гусиное сало для Викторовых обморозок, он топтался на кухне, натыкаясь то на стол, то на табуретки. Лицо опухшее. Запах перегара заполнил кухню.
«Непутевый все же мужичишко», — думал Виктор.
Поблуждав меж табуретами и столом, Тимошка наконец ткнулся слюнявым ртом в щеку Виктора. Невнятно пробормотал: «Не прав я…» Тыльной стороной ладони Виктор вытер щеку и не то иронически, не то великодушно проронил:
— Школа, браток, как мать, роднит людей…
Автор: Виталий Горчаков