Знаешь, браток,— вкрадчиво рассказывает ржавецкий дедок приехавшему жить в их село московскому геологу, — овраг, о котором ты пытаешь, почему называется «Мамаевским», штука загадочная. Старики сказывали, что когда-то, давным-давно, этот овраг был озером среди лесов. Это было тогда, когда Мамай… Ну, по истории знаешь, конечно, такого? Так вот, когда Мамай хотел заполонить Рязань и чуть не заполонил ее, но ему россияне дали вдруг тычка, он и побежал в орду со всем своим войском и со всем добром российским, которое сумел до тычка награбить. Не могу сказать, насколько это правда, но из поколения в поколение у нас переходило предание, что будто бы через то озеро, которое нынче стало оврагом, Мамай со всем войском и награбленным богатством переправлялся на лодиях, одна из которых — с золотом и серебром — от тяжести затонула. И на дно пошли, как сказывают старики, все мамаевские сокровища. С того и пошло название когда-то бывшего озера, а потом оврага, «Мамаевский». Так ли было, не так ли было дело — не знаю, а врать не хочу.
— А сокровища-то искали когда-нибудь?— спросил геолог.
— А как же не искали,— расплылся улыбкой дедок.
— Каждый год не один, так другой — копались. И — ничего. Видно, за века-то золото с серебром глубоко ушли. Во время войны весь Мамаевский перерыли, торф на топливо из него брали. Сокровища не попались, а вот матерого оленя… Не самого оленя, а его скелет — целиком и полностью с мощными рогами — откопали. Видно, в трясине завяз да так, бедняга, и погиб. А когда? Сколько лет или веков назад, неизвестно. Кости — никому не были нужны, а вот рога наш тогдашний кузнец взял и у себя в колхозной кузне приколотил к стене. Чуть не полстены занимали. Красивые рога. Матерый, видно, был олень.
Кладоискательство, как и фольклор, имело широкое распространение на Руси. Сведения о кладах и ярых кладоискателях содержатся не только в устных преданиях, переходящих из поколения в поколение, но и в авторитетных исторических источниках. В письменном памятнике, «Поучении» Владимира Мономаха (1117 год), написано, например, что «…и в земле сокровищ не прячьте! то нам большой грех».
В другом дошедшем до нас летописном памятнике тринадцатого века, в Киево-Печерском Патернике, есть рассказ о том, как одному пещернику Федору было «сниспошлено» волшебное видение, где зарыт клад. Богоугодный пещерник на указанном видением месте нашел клад: золото, серебро, ценную посуду. Чтобы эти сокровища не попали в руки завистников, он вместе с сообщником, перепрятали найденный клад. Но об этом каким-то образом узнал киевский князь Мстислав Святополкович. Он приложил много сил, чтобы узнать, куда пещерник с «сотоварищем» перезаложили найденный клад. Пещерник и его напарник погибли в страшнейших муках, но так и не открыли тайника, сокрытого в Варяжской пещере.
Кладоискательство на Руси вошло в фольклорное искусство. Выработался даже определенный ритуал, как прятать клады и как их находить. Народной фантазии в этом смысле нет предела: в каждой деревне, у каждой национальности — она неповторима, своя. Особенно загадочной и захватывающей воображение людей она сложилась на Украине.
Например: прячут клад двенадцать запорожцев на кургане. Рано, до восхода солнца, они готовятся к «доверию» земле своего богатства. И только при первом луче светила, когда человек дает тень, начинают копать яму под клад. И копали там, где тень от головы кончалась. Заложив его, причитали: будь проклят, будь проклят, будь проклят. Это — призыв к нечистой силе, чтобы она «охраняла» клад от кого-то, вдруг нашедшего его.
В истории и литературе есть множество вариантов при закладке тайников и при их поиске. Вспомним всем нам знакомые рассказы Николая Васильевича Гоголя. В одном из них писатель использует народную легенду о том, что клад не дается тем, кто совершил преступление. «Петро,— пишет Николай Васильевич,— перед тем, как взять найденный клад, неожиданно для себя вспомнил, что ценой очень страшного преступления достался ему этот клад. Сгорая от алчности, он бросается к червонцам, но они в мешках превращаются в черепки».
Лихорадка кладоискательства захватывала целые селения. Известны описания одного путешественника, проезжавшего мимо одного из них, «разрытого ямами»: сельчане искали клады, предсказанные в «видении» старцу. Бросили все работы, кинувшись на поиск сокровищ. Искали, искали, но ничего не нашли, только ям накопали.
Страсть поисков кладов то тут, то там порой принимала прямо-таки маниакальный характер, чем умело пользовались всякого рода шарлатаны. Они продавали доверчивым, но очень желающим разбогатеть людям поддельные древние записи о сокрытых кладах, схемы их поиска и «заговоры», чтобы «усыпить нечистую силу» при взятии клада. До нашего времени сохранился текст талисмана, сфабрикованного мошенниками в XIX веке, с вытравленными на железе словами: «Аще кладу глава нужна подобает путать на сию гривну ядови седми людских голов, в полунощ иди и изрекая слово «ядови» — зарой в землю. Приснится, что делать».
Но есть и бескорыстные рекомендации, как найти клад по летописному материалу. В древнерусском сказании о Борисе и Глебе написано: «Аще бо серебро или злато сокровенно будет под землею, то многи видят огнь горящ на том месте, то диаволу показующему сребролюбивых ради».
Народные предания подсказывают, в какое время лучше искать клады: накануне Нового года, Пасхи, дня Ивана Купалы — «в полночь ищи огонек папоротника»,
И люди искали. И чаще не из-за своего легковерия, а из-за любопытства, и, конечно, крайней бедности. Есть такой рассказ о бедном юноше. Он полюбил такую же, как он, бедную девушку. Сговорились пожениться, а на свадьбу не было средств. Сколько молодые люди ни подсчитывали свои гроши, но их все равно не хватало. И вдруг жениху приснился сон: под горой лежит клад, иди и бери, но… сумей взять. Он рассказал свой сон невесте, и она согласилась ждать до тех пор, пока он «сумеет взять» этот клад. Шли дни, годы, а клад — не давался. Так они — жених и невеста,— состарившись, не поженились.
Не только простолюдины были подвержены кладоискательству. Царь Иван Грозный страдал бессонницей поиска, «дабы укрепить казну», новгородских сокровищ, надежно спрятанных от его посягательств. Они были найдены в Софийском соборе в 1547 году. В тайнике обнаружили мягкую рухлядь: меха соболя и куницы, изъеденные молью, туеса с янтарными поделками и самоцветами, изделия из серебра и золота заморских мастеров, золотые кубки, серебряные чаши новгородских златокузнецов, новгородские гривны.
Петр Великий тоже не избежал кладоискательской лихорадки. Прорубая «окно в Европу», создавая военный и торговый флоты на Черном море, развивая промышленную и научно-культурную мощь России, ему не хватало тех средств, которыми он располагал. И естественны были его желания пополнить их за счет монастырских сокровищ, в частности, Киево-Печерской лавры, монахи которой располагали значительными сокровищами, но не желали поделиться ими с царем-реформатором. Петр Алексеевич знал о существовании этих сокровищ, но монахи так надежно прятали и перепрятывали их, что даже императору с его неплохо поставленной службой розыска было не под силу найти эти тайники. Они пролежали замурованными более двух веков и случайно были обнаружены только в 1898 году.
Манией поиска кладов в те времена была «заражена» одна из сестер Петра Великого. Однако она пользовалась «секретами» их существования от темных личностей, а поэтому царь, выявляя обман, очень круто расправлялся с шарлатанами.
Не избежала искушения пополнить казну за счет счастливого случая найти клад и императрица Елизавета дочь Петра Первого. Ей кладоискательское поветрие повеяло из города Михайлова, на что есть любопытнейшая информация Рязанской Ученой Архивной Комиссии за 1897 год.
